К детям Мальвина действительно поднялась через полчаса. Они все еще сидели в детской, хотя оба были в ночных рубашках: Герберт - в темно-синей, Иветта - в белой с зелеными полосками. Комната тонула в полумраке, не было ни лампы, ни даже одной единственной свечи. Брат и сестра сидели в одном кресле: Иветта на спинке, Герберт на сиденье и тихо разговаривали. Напряжение первого дня, в любой момент способное привести к ссоре, исчезло, теперь они просто радовались возможности побыть вдвоем, без неизменного присмотра няни или такого навязчивого, тревожного и тревожащего внимания матери.
- Я хочу завтра пойти в парк, Ив, ты же пойдешь со мной?
- Конечно, Берт. Как ты думаешь, можно будет нам пойти вдвоем?
- Сомневаюсь, Ив. Мама непременно пойдет с нами, иначе просто не отпустит.
- Это плохо, Берт? То, что мы никогда не радуемся ей?
- Да, плохо. Но и она никогда не рада нам. Разве ты не замечаешь, Ив? Она боится нас, - в задумчивости Герберт крутил в пальцах подол ночной рубашки Иветты, потихоньку развязывая зеленый бант, пришитый внизу, и разлохмачивая ленту, из которой он был завязан.
- Верно, - Иветта гладила брата по голове, иногда осторожно распутывала небрежно расчесанные прядки, - но она тревожится о нас, Берт. Ты не можешь отрицать: она любит нас, пусть и как-то странно... она любит нас, а мы ее, как ты думаешь, Берт, мы ее любим?
- Разве можно вот так сразу сказать о ком-то, любишь ты его или нет, Ив? - с улыбкой спросил Герберт, - даже если это родители. Для того чтобы понять, нужно время. Нам это в школе объясняли. Мы даже роман об этом читали.
- Мало ли что пишут в романах, Берт, - улыбнулась Иветта, - писатели обычно сочиняют и преувеличивают. Родителей надо любить потому, что они - родители, разве нет?
- Не уверен, Ив, - покачал головой Герберт.
В щели между дверью и потолком замелькал желтоватый свет, а через мгновение брат и сестра услышали, что в дверь стучат. Это была Мальвина. Она вошла, держа в руках подсвечник с двумя горящими свечами, которые вмиг разрушили уютный полумрак комнаты.
- Почему вы до сих пор не спите? - в голосе матери прозвучал привычный испуг, который дети уже научились просто не замечать, - я ведь сказала вам...
- Мы заговорились, мама, - тихо сказал Герберт.
- Но мы уже идем спать, не беспокойся, прибавила Иветта.
Прикрывая рукой яркий свет свечей, Мальвина внимательно посмотрела на брата и сестру.
- С чего ты взял, что я беспокоюсь? - резко произнесла она, - мне всего лишь неприятно то, что мои дети не считают нужным слушать меня.
Герберт и Иветта переглянулись.
- Доброй ночи, мама.
- Доброй ночи, мама, - и брат с сестрой скрылись каждый в своей комнате.
Мальвине Аккенро не понравилось то, как дети переглядывались. Жуткая сказка Людвига Тика никак не оставляла ее мысли, а потому Мальвина решила, что посидит час или полтора в детской, чтобы быть уверенной, что дети действительно заснули, а не ждут - каждый у себя - пока мать уйдет, чтобы вернуться в общую комнату, чтобы... чтобы... - Мальвина вздрогнула и закрыла глаза ладонью, словно желая спрятаться от дурных мыслей; рука, в которой был подсвечник, невольно задрожала, и несколько капель горячего воска скатились на пальцы; от резкой, хотя и не сильной боли Мальвина едва не уронила подсвечник, но все же удержала его и осторожно поставила на пол. Беспокойство о детях немного отпустило ее.