Директор подошёл к жене и господину Фольссенроггу. Последний немедленно поднялся, поприветствовал директора, попрощался с Мальвиной и пошел в павильон.
- Где Герберт и Иветта? Ты оставила их дома?
- Нет, они внутри. Господин... тот, кто сидел здесь со мной, впустил их без билетов. Что случилось? Почему тебя вызывали?
- У городского совета проблемы, которые пытаются свалить на меня. Но ничего страшного, Мальвина.
- Ты плохо выглядишь, Эдвард. Уверен ли ты, что ничего страшного?
- Меня подняли в семь утра после бессонной ночи, а потом наговорили кучу глупостей. Идем внутрь, Мальвина.
Она поднялась с лавочки, отряхнула с темно-синего пальто снег, поправила шляпку, взяла под руку мужа и они вошли в павильон. Детей они обнаружили во втором зале у картины загадочного Ф. Никке, приходившегося родственником господину Фольссенроггу. Этот Ф. Никке рисовал сангиной, мелом и углем. На картине было изображено дерево, на нижней ветви которого сидели два ангела и смотрели вниз, на невидимую зрителю землю. К Рождеству этот рисунок не имел никакого отношения, но и дерево, и лица ангелов, и мягкие складки белых туник, и даже едва видное вдали небо - всё было нарисовано с таким мастерством, и, в то же время, с такой легкостью и было наполнено таким светом и чистотой, что Освальд Локранц, едва увидев рисунок, немедленно пожелал приобрести его, после, разумеется, окончания выставки. В правом нижнем углу картины значилось "Ф. Никке. Сангина, мел, уголь. Бумага. Два ангела".
- Чья это картина, отец? - спросил Герберт, когда к ним с Иветтой подошли родители, - я вижу, здесь написано имя автора: "Ф. Никке", но я не знаю его. Он известный художник, отец?
Эдвард Аккенро внимательней посмотрел на картину, в его темных глазах мелькнуло любопытство: ему нравился мягкий, темно-рыжий и красновато-коричневый тон сангины, яркие, белые штрихи-вспышки мела, четкие линии угля, придающие цельность рисунку.
- Не думаю. Я, во всяком случае, не слышал прежде это имя, Герберт. Я знаю только, что, по словам Освальда Локранца, этот художник - родственник господина Фольссенрогга. Можешь спросить у него. Он где-то здесь: я видел, как он заходил в павильон.
Герберт задумчиво кивнул. Молчавшая всё это время Иветта не отрываясь смотрела на картину. Ей казалось, что один из ангелов отвечает на её взгляд и улыбается ей, но ей было достаточно много лет, чтобы понимать: так не бывает, ведь эти ангелы нарисованы - и даже не на загадочном холсте, а на обыкновенной бумаге карандашами - или почти карандашами. Мальвина скучала: тема выставки казалась ей глупой и банальной.
- Послушай, Эдвард, - вдруг сказала она, - но какие же это ангелы? У них ведь нет крыльев!
За её спиной раздалось тактичное покашливание: так пытался привлечь к себе внимание господин Фольссенрогг.
- Простите, что вмешиваюсь, госпожа Аккенро, - сказал он, еще раз поклонившись ей, - но автор этой картины - мой родственник, и я, пожалуй, смогу объяснить, почему у этих ангелов нет крыльев.
Господин Фольссенрогг отметил про себя, что детям понравилась картина и господину директору, кажется, тоже, а вот Мальвина (почему-то про себя у него не получалось выговаривать "госпожа Аккенро") - да, Мальвина была чем-то недовольна.
- О, господин Фольссенрогг, я буду очень благодарна вам, если вы мне объясните это, потому что я придерживаюсь традиционного представления об ангелах: у них должны быть крылья.
- Я... - господин Фольссенрогг запнулся, потом продолжил, - я тоже считаю, что ангелы должны быть с крыльями, госпожа Аккенро, могу вас заверить, и мой племянник придерживается этого мнения. Дело в том, госпожа Аккенро, что изначально эти двое на дереве вовсе не были ангелами, но когда Франциск узнал о выставке и понял, что благодаря ей одну из его картин увидят, он решил, что эта вполне подойдет: двое в туниках могут ведь быть и ангелами, так? А то, что у них нет крыльев, госпожа Аккенро, заметили только вы.
- Картина очень хороша, Мальвина, - сказал Эдвард Аккенро, - ваш племянник, господин Фольссенрогг, отлично владеет техникой.
Дети отошли от родителей, беседовавших с господином Фольссенроггом: им не нравились искусствоведческие размышления отца, убивавшие волшебство: ангелы превращались в линии, мелками нанесенные на бумагу, исчезали чистота и свет, наполнявшие рисунок. Герберту и Иветте казалось, что нельзя так спокойно и отстраненно говорить об этой картине - и о многом другом, что им казалось прекрасным и волшебным, а их отцу - всего лишь "технически совершенным".
Посетители всё прибывали. Вокруг стоял неумолкающий гул голосов, где-то еле-еле слышался дрожащий тенор Локранца, оживленно рассуждающего об искусстве со всяким, кто был согласен слушать его, Локранца, рассуждения. Таких, на радость художественного руководителя, в день открытия выставки набралось много: собственно, практически все посетители считали совершенно необходимым выслушать авторитетное мнение господина Локранца о выставляемых картинах.