- Благодарю вас, господин Аккенро, - господин Фольссенрогг заметил, что детям не понравились рассуждения отца, впрочем, решил для себя он, Ф. Никке слова директора пришлись бы по душе, - однако мне пора уходить, господин директор: сегодня до полудня мне совершенно необходимо попасть в Архитектурный комитет. Вас же, господин директор, я жду после трех.
- Да, конечно, до встречи, господин Фольссенрогг. Должен заметить, что мне понравилось работать с вами.
- Мне с вами - тоже, - господин Фольссенрогг слегка поклонился Мальвине, - до свидания, госпожа Аккенро.
- До свидания, господин Фольссенрогг, - ответ Мальвины прозвучал рассеянно: она не сводила глаз с детей, которые о чем-то оживленно спорили в другом конце зала. Когда же господин Фольссенрогг ушел, она нетерпеливо подозвала детей.
- Вы уже все тут осмотрели? Мы уходим. У отца много дел.
Господин Аккенро бросил удивленный взгляд на жену, но ничего не сказал: у него действительно было много дел, но это совершенно не мешало Мальвине и детям гулять по выставочному павильону до самого вечера. Впрочем, в отношения Мальвины с детьми господин Аккенро предпочитал не вмешиваться. Он посадил жену и детей в карету, сам же, попрощавшись с господином Локранцом, нашел извозчика и поехал в мэрию, где его ждал один очень серьезный и требующий немедленного решения вопрос.
Архитектурный комитет города располагался недалеко от парка в большом, довольно нелепом пятиэтажном здании, выстроенном около семидесяти лет назад по заказу тогдашнего мэра города Родерика Рэс-Ареваля, который, кстати, был владельцем того участка земли, где теперь располагается городской парк. Господин Фольссенрогг работал в Комитете уже пятнадцать лет - с самой своей юности, начинал он в весьма скромной должности, да и нынешнее его положение трудно было назвать высоким, но господин Фольссенрогг (по многим причинам) считал, что большего ему и не нужно.
Как и весь город, Архитектурный комитет был захвачен предновогодней суетой: множество посетителей, у каждого из которых было свое неотложное дело, без конца спрашивали, как пройти в тридцать второй или двадцать четвертый кабинеты, кружили по лестницам, по коридорам, путали этажи и двери кабинетов, путали фамилии, терялись, когда у них спрашивали, по какому они вопросу, или наоборот - легко и быстро находили нужный им кабинет, а на вопросы отвечали четко и ясно, ругались, когда кто-то проходил без очереди, толкались в коридорах, радовались, если дело решалось, огорчались, если им отвечали отказом - и среди этой суеты господин Фольссенрогг шел к себе в кабинет, расположенный на третьем этаже. Темно-красные с золотым стены коридоров, тяжелые двери кабинетов с серебристо-серыми табличками, высокие окна с давно уже пыльными бордовыми шторами, многочисленные - а сейчас особенно многочисленные - беспокойные посетители - ко всему этому господин Фольссенрогг, казалось бы, должен был привыкнуть уже давно, но каждый раз, как он оказывался в здании Архитектурного комитета, всё это казалось чем-то неожиданным и часто, хотя не всегда, неприятным.
- Извините, - уже у самой двери своего кабинета услышал господин Фольссенрогг женский голос, - как я могу попасть в управление комитета? Мне нужен господин Риттер.
- Это на пятом этаже, - рассеянно ответил господин Фольссенрогг и только после этого взглянул на незнакомку. Невысокая, очень изящного сложения, одетая в бордовое шелковое платье, теплый плащ с меховым воротом; к темным волосам приколота маленькая серая шляпка с тремя длинными серебристыми перьями, перехваченными бордовой лентой. Темный цвет одежды придавал глубину ее серебряно-серым глазам с черными лучиками вокруг зрачка и оттенял природную, ни капли не болезненную бледность ее кожи.
Что-то в чертах ее лица показалось ему смутно знакомым, но в тот момент, он не смог понять, что именно. Он точно знал, что никогда прежде не встречал ее: своей зрительной памяти господин Фольссенрогг верил безоговорочно. Возможно, он когда-то встречал или был знаком с человеком, похожим на нее - на этом заключении господин Фольссенрогг оборвал свои размышления о незнакомке, которая торопливо поблагодарила его и пошла к лестнице; господин Фольссенрогг с облегчением вздохнул и вошел в свой кабинет, где не было слышно шума, что стоял в коридорах. Было около полудня.