К вечеру выяснилось, что отношение оно имело к Инне.
* * *Обо всем этом Вадим рассказал мне в ту последнюю февральскую субботу, когда в просторной квартире одного из наших ребят собрались мы на вечер встречи по случаю тридцатилетия школьного выпуска. Хорошо выпив, но не захмелев, а только расслабившись, отойдя душой, мы сидели в замечательной кухне, которую наш рукастый одноклассник превратил отчасти в свою мастерскую, и трепались без всякого осознанного умысла о прожитой жизни, о своих конторах, в которых протрубили Бог знает сколько времени, о трусости начальства и о кознях прохиндеев-карьеристов, о том, что платят мало, но жить все же дают, извернуться можно…
Вадим говорил о том, что на работе к нему всегда относились хорошо, что называется, ценили и ценят, охотно поручают сложные запутанные, неблагодарные дела. Но вот что характерно, за все эти годы ни одному начальнику — ни прогрессивному, ни реакционному, ни компетентному, ни профану, ни хорошему, ни дурному не пришло в голову предложить Вадиму какой-либо ответственный пост, как говорится, смеха ради.
— Мне он не нужен, — кипятился Вадим, — в гробу я видал все их карьеры, но ведь ни разу!
Я кивал в такт его иронически горьким вскрикам и думал о том, как уныло похожи наши судьбы. Меня, например, семнадцать лет не выпускали за границу. Без каких-либо объяснений, резонов или просто намеков. Не выпускали, и все. Выдавали характеристики, включали в списки, а потом сухо извещали, что паспорт мне не выписан. Или что необходимость в поездке отпала. Вот и все, ноу коммент, как говорят в таких случаях англичане. Без комментариев. Идите, работайте. Мы и работали, шагали, брели, тянули воз, мало-помалу теряя из виду перспективу этого нашего неустанного движения, все больше подобного бегу на месте, утешаясь маленькими попутными радостями, вот можно передохнуть, вот близится очередной юбилей, вот с периферии приехал коллега и привез кое-что в кейс-атташе. Как говорится, из собственных подвалов.
Мне самому первую в жизни заметную должность предложили за две недели до этого тридцатого вечера встречи. Первые полчаса было лестно, все-таки оценили. А часа через два понял, что ни малейшей радости новое кресло в новом престижном учреждении мне не доставит. Хуже того, с тоскливым чувством догадался, что и пользы от меня на этом месте будет немного. Раньше надо было предлагать, это лет десять-пятнадцать назад, пока не испарилась еще, не выветрилась, не сошла на нет та вера в свое предназначение, с которой вышли мы из школьных дверей в конце пятидесятых. Позвонил, поблагодарил за честь и отказался.
Словно угадав мои мысли, Вадим заметил, что в гору пошли молодые ребята. Тридцать — тридцать пять лет самый возраст. Становятся главными инженерами, заместителями директоров, а то и директорами, возглавляют кооперативы, рвутся на внешний рынок. И все это как ни в чем не бывало, с сознанием совершенной своей правоты. Нам этого уже не суметь. Мы не были любимцами той могучей, безжалостной, беспощадной эпохи, но, похоже, что и нового времени окажемся пасынками…
Вспоминать — вот это мы умеем. Не оттого ли ретро — наш любимый стиль? «Беса ме, беса ме, мучо…»
Всеволод Шадров на вечер встречи не пришел, человек государственный, у него своя компания.
Не было и Толика Барканова, его искали, но не нашли, след его затерялся.
А Инну Шифрину искать не было нужды. Она уже девятый год живет в Бостоне.
1989 г.