Если можно столь долгое время сохранять клетки и ткани, то, вероятно, возможно и их оживление, ведь жизнь когда-то возникла на Земле из неживой природы. По-видимому, это задача отдаленного будущего. Но все же... Я пробовал оживлять нервы лягушки. Это мне удалось. Проблема исключительной сложности. Потребуются даже не десятки, а сотни тысяч опытов, целые коллективы ученых.
А пока что подойти к решению этой проблемы почти невозможно. Аппаратура у нас самая примитивная. Многое можно было бы изготовить самим, но нет ни опытных техников, ни нужных материалов. Даже простейшие приборы приходится выписывать из-за рубежа. Так, конечно, будет не всегда».
Марине было очень интересно с Панкратьевым. Его беседы на научные темы, рассказы об ученых, которых он хорошо знал, вызывали у нее уважение. Марина все больше привязывалась к Николаю Петровичу, и когда через несколько месяцев он сделал ей предложение, это не было для нее неожиданностью.
2
Ташкент изнывал от зноя. Казалось, все живое спряталось от палящих лучей солнца, однако около киоска с газированной водой у кольца четвертого трамвайного маршрута выстроилась длинная очередь. Чуть дальше шашлычник, укрывшись в тени деревьев, обмахивал мангал фанерной дощечкой. Редкие посетители за неказистыми столиками не обращали внимания на дым и чад.
Пообедав шашлыком и запив его горячим зеленым чаем, Маргонин направился на Лахтинскую. Проехав на трамвае одну остановку, он дошел до улицы Гоголя и через несколько минут был почти у цели. Он шел по Лахтинской, стараясь держаться в тени, но солнце было в зените, «прижимало» тень к домам.
Леонид постучал к соседям Панкратьева и спросил, не видел ли кто рано утром в воскресенье незнакомых людей у дома профессора. Ему указали дом напротив профессорского: «Здесь живет старик пенсионер, он часто сидит на скамеечке у крыльца и смотрит в окно».
Домик под зеленой крышей был небольшой, аккуратный, недавно выкрашенный голубой и белой краской. Вдоль арыка росли вишневые деревья.
Маргонин нажал на кнопку, и звонок надсадно заверещал за дверью. Вскоре послышались шаркающие шаги. Вышел старик в старой пижаме и шлепанцах. Его большая белая борода была расчесана надвое.
— Я из уголовного розыска, — представился Маргонин и показал удостоверение. — Хотел бы с вами поговорить.
— Проходите, — предложил старик.
Большая неуютная комната была заставлена старинной мебелью.
— Николай Николаевич Забелин. — Хозяин дома слегка поклонился. — Когда-то преподавал латынь в женской гимназии, а теперь, увы, на пенсии.
— Николай Николаевич, утром пятого вы были дома?
— В котором часу?
— Часов в восемь утра.
— Да, конечно.
— Вы в это время что-нибудь слышали? Может быть, крики или даже выстрел?
— Конечно же, слышал. Правда, не выстрел. Люди кричали, что сосед застрелился. Вместе со всеми я подбежал к дому Панкратьева, но внутрь не входил. Вскоре приехала скорая помощь, а затем и милиция... Николая Петровича я знал хорошо. Мы часто беседовали с ним. Очень эрудированный был человек.
— На улице или рядом с домом профессора вы незнакомых людей в тот день не видели?
Наморщив лоб и глядя прямо перед собой, старик начал вспоминать.
— В то утро меня разбудил своим криком точильщик. Он поставил станок как раз напротив дома Панкратьева и закричал: «Точить ножи, ножницы!»
«А ведь этот точильщик мог видеть преступников!» — подумал Маргонин и поинтересовался:
— Что за человек этот точильщик?
— Зовут Василием Степановичем, его все на нашей улице знают, — ответил старик.
Дворник одного из домов подсказал Маргонину, что дядя Вася почти ежедневно бывает в Полторацкой больнице. Точит там кухонные ножи. Но в больнице сообщили, что Василий Степанович только вчера уехал к родственникам в деревню. Куда-то в Россию. Где находится эта деревня, так и не удалось узнать. Дядя Вася адреса соседям не оставил.
Так ничего и не выяснив, Маргонин направился в горотдел. Секретарь начальника угро Ниночка сказала, что шеф уже два раза его спрашивал, а сейчас проводит совещание.
Маргонин вошел в кабинет Зинкина. Тот кивком указал на стул. Докладывал Сазонов.
— Так что же мы знаем о самом Панкратьеве? — спросил Зинкин.
— Мне, к сожалению, не удалось пока собрать необходимых сведений о профессоре, только данные, полученные из личного дела, хранящегося в отделе кадров университета. — Сазонов достал из папки два небольших исписанных мелким почерком листка и начал читать.
Из данных следовало: родился Панкратьев в 1877 году в Воронеже. Учился в Воронежской гимназии, которую окончил с золотой медалью. В 1895 году поступил на медицинский факультет Харьковского университета. В 1898 году, еще будучи студентом, публикует сообщение о своей первой экспериментальной работе.
Окончил медицинский факультет в 1900 году. В 1903 году работает в области практического применения некоторых фармакологических соединений. В 1905 году уехал на театр военных действий (русско-японская война). По возвращении с фронта приступает к работе в качестве помощника прозектора физиологической лаборатории при Харьковском университете и продолжает исследование некоторых лекарственных соединений.
В 1911 году успешно защищает докторскую диссертацию. Одновременно проводит ряд солидных экспериментальных работ, в частности, разрабатывает метод мумификации трупов людей и животных.
— Что? Что вы сказали? Каких трупов? — перебил Зинкин.
— Ну, в общем, я еще сам толком не знаю. Но думаю, что-то с мумиями связано.
— А при чем тут мумии? — вмешался Маргонин. — Что за чушь ты говоришь?
— А вот и не чушь! Я слышал, что он занимался бальзамированием.
— Это что же, как в Египте, что ли? — спросил Зинкин.
— Наверное, что-то вроде этого. Вот видите, как в личном деле написано: «му‑ми‑фицировал». — Сазонов оглядел примолкших сотрудников и продолжил чтение: — «Будучи уже прозектором и приват-доцентом Харьковского университета, Панкратьев в 1914 году впервые высказал мысль о возможности прижизненного промывания крови с целью ее освобождения от микробов при различных заболеваниях.
В конце 1919 года Панкратьев переезжает в Ташкент, где принимает участие в организации медицинского факультета САГУ и затем избирается по конкурсу профессором кафедры физиологии.
В 1922 г. опубликовал статью в «Туркестанском медицинском журнале» о консервации сердца кролика в специальном растворе.
А в 1924 году начинает исследования по прижизненному промыванию крови у животных, отравленных смертельными дозами различных ядов, в частности, морфием. Свои наблюдения он обобщил в работе «Прижизненное промывание крови».
— Ну и ну! — воскликнул Зинкин. — Там бальзамирование трупов, тут промывание крови... Одно из двух: или это действительно большой ученый, или... Ну, ладно, читайте дальше.
— Пожалуй, это все, одна строчка осталась: «Является автором 47 научных трудов».
— Да-а... — протянул Зинкин. — Придется нам, видимо, поглубже познакомиться с работами профессора. Ну, а пока изучите все его знакомства.
— Я еще порылся в центральных газетах и вот нашел статью. Опубликована летом прошлого года. — Сазонов вынул из кармана измятую на сгибах газету и прочел: — «Оживление мертвого животного. Опыт профессора Панкратьева. Ташкент, 23 июня. На кафедре физиологии медицинского факультета САГУ профессором Панкратьевым проведен необычный опыт оживления мертвого животного. Из местного зоопарка на кафедру была доставлена обезьяна, у которой под наркозом выпустили всю кровь. Животное лежало бездыханным. После соответствующей обработки кровь была влита в организм. Обезьяна очнулась, снова задышала, ожила, была доставлена вновь в зоопарк. Опыт Панкратьева открывает новые горизонты в медицине. В ближайшее время исследования будут расширены».