— А почему они спорили, вы не поняли?
— Я вообще слышу плохо, тем более, что они вскоре ушли. Однако мне показалось, что молодой человек говорил раздраженно. Когда я возвращался, дверь в доме профессора была уже закрыта.
Сазонов разложил перед стариком несколько фотографий.
— Вы никого не узнаете на этих снимках?
Старик надел очки, чуть привстал со стула и с любопытством наклонился над фотокарточками.
— Вот, по-моему, один из них. Тот, что постарше, — указал он на фотографию Стецюка.
— Описать наружность молодого человека сможете? — спросил следователь.
Старик немного подумал.
— Он коренастый, не очень высокий, одежду я не запомнил, но хорошо помню, что лицо у него скуластое и на верхней губе — небольшие усики.
— Одну минуточку, — перебил свидетеля Сазонов и вышел из комнаты. Когда он вернулся, у него в руках было еще несколько фотографий.
— Может быть, на этих фотоснимках вы узнаете его?
Внимательно посмотрев на фотокарточки, старик произнес:
— Вообще-то вот этот похож, но утверждать, что я видел именно его, не могу. Тот был с усами, а этот бритый...
...Поздно вечером Зинкин докладывал начальнику милиции о ходе расследования.
— Что же представляется вам наиболее важным? — спросил начальник, откинувшись на спинку кресла. Широкоплечий, атлетического телосложения, с сединой в волосах, он относился к тому типу людей, которые любят дотошно разбираться в каждом деле. Никогда не рубил сплеча, но если принимал какое-нибудь решение, то никогда не отступал от него.
— Считаю, что кражу совершил вор-рецидивист Стецюк, дружок Анатолия — приемного сына профессора.
— Об этом Анатолии справки навели? Что известно?
— Неудачник в жизни. Превратился в перекати-поле. Куда ветер подует, туда и его понесет. Сейчас — в сторону грабежа.
— И это все?
— Нет, не все. По свидетельству первой жены профессора, — продолжал Зинкин, — Анатолий не так давно приехал из Оренбурга. Сазонову удалось установить, что в середине июля Анатолий, оказывается, приходил на кафедру к Панкратьеву. И, похоже, угрожал ему. Мало того, в ящике письменного стола в кабинете профессора найден обрывок письма. Сохранившееся начало фразы тоже можно квалифицировать как угрозу.
— Откуда письмо?
— На конверте — штамп оренбургского почтового отделения, а почерк похож на почерк Анатолия.
— Что значит похож? Заключение экспертизы есть?
— К сожалению, текста мало. Окончательное заключение сделать не удалось. Мы телеграфно запросили из Московского управления милиции справку на Анатолия Панкратьева, на днях должны получить ответ.
— Вы допускаете, что Анатолий принимал участие в убийстве своего приемного отца?
— Скорее всего, он только «навел» Стецюка на квартиру профессора, — ответил Зинкин, — но даже и Стецюк шел только на кражу и, возможно, застрелил Панкратьева случайно, после того, как Николай Петрович вытащил из-под подушки оружие и попытался выстрелить. На счастье Стецюка, револьвер профессора дал осечку.
— Я вижу — у вас уже есть законченная версия, — начальник милиции испытующе взглянул на Зинкина. — Но в ней есть одно явное несовпадение. Пенсионер видел злоумышленников четвертого августа, а убийство произошло пятого. Может быть, это была только «разведка»? — в раздумье произнес начальник.
— Думаю, что нет. Старик, наверно, перепутал даты, скорее всего, он видел Стецюка и Анатолия не четвертого, а пятого августа. На работу он не ходит и, как говорится, часов не наблюдает, — размышлял вслух Зинкин.
— Но и спекулянтка Боликова утверждает, что купила у Стецюка кольцо и серьги не пятого, а четвертого августа.
— М‑да... здесь какое-то несоответствие, — согласился Зинкин.
— Еще свидетели есть?
— Мы вышли на человека, который пятого августа рано утром мог быть свидетелем происшествия. Это точильщик. По утверждению соседей, он в день гибели Панкратьева стоял со своим станком как раз напротив его дома. Но точильщик, к сожалению, уехал, вернется только недели через две. Где он сейчас, установить не удалось.
— Мало, очень мало известно о Панкратьевых, о мотивах преступления. Может быть, вам помощь нужна, товарищ Зинкин?
— Справимся сами, Иван Семенович.
— Мне уже несколько раз звонили из Наркомата здравоохранения и спрашивали, как идет расследование. Объявите всесоюзный розыск на Стецюка. Соберите также все сведения об Анатолии Панкратьеве. Но проводите расследование и по другим направлениям, — подвел итоги начальник.
...Несколько дней спустя Зинкин вызвал к себе Маргонина. Начальник угро был в кабинете один, просматривал несколько пухлых дел.
— Познакомься с этим документом. — Зинкин протянул телеграмму, и Маргонин прочел: «Панкратьев Анатолий Николаевич, 1900 года рождения, известный по кличке Интеллигент, дважды судимый за мошенничество, отбывал наказание в харьковской тюрьме, но за примерное поведение досрочно освобожден».
— Давно не дышал ты курортным воздухом? — спросил улыбаясь Зинкин.
— Вообще-то два года без отпуска.
— Тогда поезжай на неделю в Кисловодск. У Панкратьева в Кисловодске родственница живет, тетя. Тебе придется установить, что это за тетя, не скрывается ли там Анатолий, ведь после кражи ему в самый раз ехать на курорт развлекаться и спустить награбленное.
3
На другой день Маргонин уже стал пассажиром скорого поезда Ташкент — Москва, а еще через несколько дней подъезжал к Ростову. В купе освободилась верхняя полка, и едва Маргонин подумал, не переселиться ли ему наверх, где было бы поспокойнее, как в дверь постучали. Вошла высокая эффектная женщина со смуглым лицом и темными лукавыми глазами.
Маргонин с удовольствием уступил ей свое место внизу. Они разговорились, женщина оказалась учительницей из Кисловодска, она возвращалась домой после отпуска. Как всегда бывает в дороге, попутчица, ее звали Аней, рассказала о себе.
После неудачного брака она живет одна, воспитывает дочку. Маргонин, в свою очередь, поведал ей, что работает в милиции и едет в Кисловодск отдохнуть.
...Отец Маргонина был продавцом в известном в Ташкенте магазине Захо. Семья была большая, денег постоянно не хватало, и в старших классах гимназии Леониду приходилось подрабатывать частными уроками. В то время он сблизился с политическими ссыльными, увлекся марксистской литературой и принимал участие в митингах, которые стихийно возникали на улицах города, — шел февраль 1917 года.
Девятнадцатилетним юношей Маргонин пошел добровольцем в Красную Армию, окончил курсы красных командиров, затем его направили на фронт. В боях с белобандитами Леонид был тяжело ранен, долго пролежал в госпитале. После демобилизации встретил своего давнего знакомого — Михаила Максимовича Зинкина, который предложил ему работу в уголовном розыске.
Вскоре Леонид женился, но жене быстро надоела его работа с частыми вызовами в ночное время, она настаивала, чтобы он ушел из милиции.
Не прожив вместе и года, они разошлись, к счастью, детей у них не было. С тех пор Леонид относился к женщинам настороженно. А вот сейчас, увидев молодую интересную женщину, Маргонин посмотрел на нее совершенно другими глазами.
— А в какой санаторий у вас путевка? — спросила Аня.
— Я — «дикарь», — усмехнулся Леонид, — а говоря серьезно, еду в служебную командировку. Давно не был в отпуске, хотелось бы немного и отдохнуть. Если удастся, — вздохнув, добавил он.
— Ну, тогда обязательно встретимся в парке. Наш парк один из самых больших в Союзе, бывалые люди утверждают, что другого такого райского уголка нигде не найти. Отдыхающие каждый вечер проводят там.
Когда они подъезжали к Кисловодску, Аня то и дело обращала внимание своего спутника на живописные окрестности. Поезд, грохоча на стрелках, въехал на мост. Внизу струился Подкумок. Справа была видна «Гора-кольцо» — «окошко» в невысоком горном кряже, покрытом кустарником.