– Очень странная история, – дипломатично и расплывчато ответил Ник, а про себя подумал: – «Похоже, что краткий период обращения на «ты» завершился, едва начавшись. Хвалёная мужская солидарность сработала на короткий период, но не более того…».
Через минуту-другую он задал очередной, вполне даже логичный вопрос:
– Извините, старший лейтенант, но зачем мы следуем в ваше районное отделение?
– Как это зачем? – непритворно удивился тот. – А кровавые следы? Надо же взять с вас подробные и внятные объяснения, всё оформить, как полагается, запротоколировать, сдать кроссовки на экспертизу…
– Кроссовки – на экспертизу?
– На предмет определения природы крови, – важно и обстоятельно пояснил седоусый сержант. – В том плане, чья она. Коровья? Человеческая?
Ник успокоился. Во-первых, он был на сто пятьдесят процентов уверен, что кровь окажется коровьей. А, во-вторых, галлюцинации отсутствовали. Следовательно, ничего опасного – лично для него – не намечалось.
Он, вспомнив, что две утренние таблетки пропали даром, торопливо достал из нагрудного кармана блестящую упаковку, извлёк из пластикового гнезда очередной светло-розовый шарик, положил в рот и, не разжёвывая, проглотил.
Районное отделение – и снаружи и внутри – полностью соответствовало антуражу знаменитого телевизионного сериала «Улицы разбитых фонарей».
«Может, данный сериал тут и снимали?», – предположил Ник, героически борясь с подступающим сном.
Нудная и усыпляющая бумажная волокита заняла часа полтора. После её завершения Ник, широко зевая, достал из кармана куртки мобильный телефон и поинтересовался:
– Старлей, я уже могу вызывать такси?
– Такси? – зачем-то переспросил лейтенант Лёня. – Можно, конечно, и такси. Почему бы и нет? Тем более что лабораторным путём уже установлено: кровь на ваших кроссовках однозначно принадлежит тёлке, то бишь, молодой корове…. Но только потом, после проведения завершающего следственного мероприятия. Как говорится, закроем последнюю дурацкую версию и окончательно зачислим вас, дорогой Николай Сергеевич Нестеров, в разряд второстепенных свидетелей, – обернулся в сторону обшарпанной двери и весело скомандовал: – Агафоныч, заводи клоунов из бродячего цирка-шапито!
Зашедшая в кабинет парочка, за которой маячила невозмутимая физиономия пожилого сержанта, была приметно-комична: низенький и неуклюжий толстячок с бесконечно печальными, тёмно-карими восточными глазами был надёжно соединён наручниками с высоким и худым обладателем вислых запорожских усов.
«Опять эта нездоровая и надоедливая ассоциация: Дон Кихот – Санча Панса!», – автоматически отметил Ник. – «Только, в этом случае, ярко-выраженным лидером, безусловно, является Санча…».
Подтверждая это его смелое предположение, неуклюжий толстяк заблажил звучным – смутно-знакомым баритоном:
– Начальник, это он и есть! Точно – он! Любимый коренной зуб даю! Даже, два! Тот самый свихнувшийся иностранец, с которым я пил портвейн на автобусной остановке. Именно он потом и зарезал безвинную бабушку-старушку…. Ненавижу скользкого гада! – картинно замахнулся в сторону Ника пудовым волосатым кулаком.
– Отставить, задержанный Оганесян! – грозно рявкнул старший лейтенант и, уже официально-холодным голосом, уточнил. – Вы готовы подтвердить свои показания в письменном виде?
– Конечно же, начальник! Беспременно, со всем нашим пылом и великим удовольствием…
– А вы, задержанный Петренко?
– Так оно всё и было, – равнодушно и заторможено ответил вислоусый тип дребезжащим, смутно знакомым фальцетом. – Мы как раз мешки с говядиной укладывали в багажник машины. А тут – невдалеке – кто-то завопил придушенно и жалобно. Ну, как тот кот-ворюга, когда его поймали с поличным и шею сворачивают на сторону…. Мы тихонько-тихонько двинулись туда, на вопли, то есть. Любопытно стало – что да как. А там это иностранное чувырло старушку режет. Очень большим ножиком. В полнолуние всё хорошо видно, доходчиво…. Потом стало боязно. Все же знают, что с сумасшедшими лучше не связываться. Покусают, зарежут, расчленят, а им за это ничего и не будет. Так, только отправят на излечение в психушку, не более. А ещё через два-три годика отпустят обратно, на волю вольную. Те выпущенные, не долеченные до конца психи дождутся первого безоблачного полнолуния, и давай по новой – кусаться, резать и расчленять всех подряд, не ведая жалости…
– Петренко, говорите сугубо по делу! Что было дальше?
– А дальше мы осторожно, чтобы ветка случайно не хрустнула под ногой, отступили к машине. Сели в неё, закрылись, дрожа от страха, завели мотор, да и рванули – на полной скорости…. Почему этот кровавый упырь у вас, начальник, разгуливает без наручников? Бросится ещё, не дай Бог! Покусает, зарежет, расчленит…