— Поэтому, когда он говорит, что любит тебя, это не так. Он любит лишь твою вымышленную Нину, которую ты создала.
— Пик, я серьезно, — кричу я, теряя контроль. — Заткнись!
— Лишь мы оба знаем, если бы он по-настоящему тебя узнал, он не сказал бы этих слов.
— Пошел ты!
— Нет! Пошла ты! — кричит он от ненависти. — У нас был гребаный план. И вот ты попадаешься на гребаную удочку!
Его слова жалят, вываливают на меня правду, которую я отказывалась принимать. Желаю, чтобы его слова были не более чем ложью, но это не так, и это бесит меня, поэтому я кричу в ответ:
— Я не ты! У меня есть недостатки, я не всегда могу выключать свои чувства, как ты, и соглашаться на ту жизнь, которая тебе выпала. Не забывай, я тоже так жила!
Он вздрагивает от моих слов, и я озадачена его спокойным тоном.
— Так вот, что ты на самом деле думаешь? Что я не чувствую? Что я не оплакиваю ту жизнь, которая должна была быть? Что я не задумываюсь об этом или не скучаю по родителям, которых никогда не знал? — он медленно подходит ко мне, на челюсти играют желваки, голос звучит жестче. — У тебя был отец, которого ты знала. У тебя было все. У меня никогда этого не было. Поэтому люди, как ты и я, сражаются, потому что это дает нам силы бороться изо всех сил, когда за душою нет ни гроша. Я думал, это нас объединяет.
Выражение его лица и боль в голосе проникают в самую душу. Я люблю Пика. Всегда любила, и нелегко быть свидетелем его боли из-за меня. Я подхожу ближе к нему и говорю:
— Мы вместе.
Он гладит меня по щеке и убеждает:
— Мы можем сделать это. Мы сделаем это вместе. Не убегай от этого лишь потому, что какой-то парень заставил тебя чувствовать что-то. Единственное, что ты должна спрашивать у себя самой — какие чувства вызовет у него Элизабет?
Он прав. Деклан говорит, что любит меня, но то, что он любит — ненастоящее. Не совсем. Я позволяю ему видеть мои настоящие эмоции, но он думает, что я Нина, девушка из Канзаса. Если бы он знал Элизабет, нет никаких шансов, что он чувствовал бы то же самое. И это не отменяет моих чувств к нему, но Пик прав, я действительно не знаю, что он чувствует ко мне — ко мне настоящей.
Я не могу говорить, пока стою и впитываю его слова, но он прерывает молчание, тихо умоляя:
— Не оставляй меня наедине с этим.
Я обнимаю его за талию, желая успокоить. Пик редко открывает себя так, и когда это происходит, мне тяжело справиться с ним. Пик — моя крепость. Моя опора, когда я чувствую себя слабой. Мы стоим и обнимаем друг друга, и я произношу:
— Я никогда не оставлю тебя, Пик. Когда я говорю, что люблю тебя, значит это так и есть.
— Я люблю тебя — Элизабет, — говорит он. — Ты никогда не должна сомневаться в этом.
И я верю ему, но Пик всегда любил меня так, как я не могла любить его. Его любовь всегда на грани с интимом, в то время как я люблю его как брата. Но когда вы выросли так же, как и мы, в мире, где нет черного и белого, становится сложно отличать оттенки серого, и больше нет правильного и неправильного. Я никогда не спрашивала его о чувствах ко мне, он четко заявил о них сам, и я никогда не меняла своего отношения к нему. Но те чувства, которые он хочет от меня, не для него; они для мужчины, который думает, что я настоящая, но только это не так. Я не более чем отравленный рай.
В момент, когда я вижу Деклана, все сказанные ранее слова Пика исчезают. Я наблюдаю, как Деклан на камбузе его яхты наливает в кружку чай, добавляет капельку молока, разворачивается и протягивает мне.
— Я хотел спросить тебя кое о чем, — говорит он и ведет меня в каюту. Я заползаю на кровать, подбираю под себя ноги и сжимаю чашку, а он растягивается на кровати, упираясь спиной в изголовье, и говорит: — Дай мне руку.
Я протягиваю ему руку, и он ее переворачивает, скользя пальцами по моему запястью.
— Они, — шепчет он, указывая на тонкие белые линии на внутренней стороне запястья. Они еле видны, так что я удивлена, что он заметил их, даже Беннетт не заметил. Деклан притягивает запястье к губам и целует крохотные напоминания о том, как я была пристегнута в детстве. Прикосновения нежные и мягкие, от которых я таю. — Расскажи мне, откуда они? — спрашивает он, и я хочу рассказать ему. По какой-то причине я хочу, чтобы он знал мое уродство. Но вместо этого я избегаю правды, потому что не хочу лгать ему, если нет необходимости.
Я медленно качаю головой, давая ему понять, что не хочу говорить, и он спрашивает:
— Тебе было больно?
Я снова не отвечаю и смотрю ему в глаза, глаза, в которых отражается беспокойство за меня, любовь и забота, в которую он меня втянул.