Они выбрались уже к Николаевскому мосту, минуя памятник Николаю Первому перед Мариинским дворцом, при открытии которого какой-то оставшийся полиции неизвестным шутник прицепил к бронзовому коню императора картонку с надписью «Не догонишь!», намекая, должно быть, на скачущего впереди Медного всадника.
— А как же броненосцы, секретная броня, морское сражение? Я же предатель! — со слезами в голосе вскричал Костя.
— Ну, только застрелиться не вздумай, — хмыкнул Андрей Львович, задумчиво пошевеливая вожжами. — Тут уже вовсе другая петрушка получается… Чертежи-то и в самом деле ни при чем! Радуйся, княжна твоя — не шпионка, хотя проходимка порядочная… Пахло от «вещицы», говоришь, краской типографской?
— Да, как свежая газетка! — снова радуясь жизни и играя рыбкой, сказал Костя, только сейчас почувствовав, как тяготила его эта невысказанная история.
— А этот господин Белавин — он каков? Такой рослый, кряжистый, голова квадратная?
— Да! — охотно подтвердил Костя. — А вы и его знаете?!
— Ты правду говори, а не мне удовольствие доставляй! — оборвал его советник.
— Да истинный крест, Андрей Львович! Все, как вы сказали! Борода еще с сединой, папироски курит!
— Папироски! — ударил по колену Морокин, да так звонко, что гнедая его оглянулась и на всякий случай прибавила рыси. — Точно, он! Ну, брат, коли возьмем его сейчас — тебе крестик не грех будет выхлопотать! А милка-то твоя какова! Послала тебя в осиное гнездо!
— Она не знала, — упорно ответил Кричевский. — Не вините ее. Лучше расскажите, что это за люди.
— Думаю, это изготовители фальшивых ассигнаций! — весело сказал советник юстиции. — Были у нас сведения, что собираются они перебраться в Петербург из Варшавы, исторического своего гнезда! Чтобы поближе быть к Монетному двору и в дни выпуска новых купюр обтяпывать, стало быть, свои делишки… По-польски при вас не разговаривали? А «вещица» эта таинственная, полагаю, была типографической матрицей банковского билета в сто рублей достоинством… И по размеру как раз подходит!
— Ага! — свирепо вскричал Костя, пугая лошадь. — Он и ее подставил, подлец! Понятно теперь, почему ему предпочтительнее было хранить «вещицу» на стороне!
— Может быть, княжна и не знала поначалу, что хранит, — согласился Морокин. — Но потом Лейхфельд, очевидно, нашел вещицу и полюбопытствовал, коли печати были нарушены… Не может быть, чтобы он ей не рассказал!
— Не сказывал, я уверен! — горячо сказал Костя. — Ему было достаточно, что сама вещь у него! Может, он домогался свидания с Белавиным? Может, шантажировать его хотел?
— Может, он за это хотел ее бросить, а она его убила, боясь разоблачения! — грубо сказал советник. — А ты, молодой влюбленный дурачок, все ее выгораживаешь! Как бы там оно ни было, разберемся во всем, раз уж начали… Вот она, Бармалеева улица! Сворачиваем!
Тотчас за поворотом в лицо пахнуло им свежим запахом гари.
— Опоздали! — с горечью заключил Морокин. — Улетела птичка! И следы замела!
На месте дома купца Слепожонкина на высоком почерневшем фундаменте красовалось пепелище.
II
— Итак, Филат, — гулко и представительно велел пристав Станевич дворнику Феоктистову, робко жмущему заячий треух в больших крестьянских руках, — расскажи нам подробно, что было после того, как господин Лейхфельд двадцать первого февраля вечером велел тебе подняться в его квартиру и побыть там?
— Их светлость, девица Александра, изволили с револьвером забавляться, — торопливо выпалил дворник. — Целились то в печку, то в свечку, а когда я вошел, так, прости господи, в меня!
— И что ты сделал? — поинтересовался Леопольд Евграфович, подождав, пока Костя запишет слова дворника.
— Я им со всею почтительностью сказал, что занятие это вздорное и опасное! — прежней скороговоркой отвечал Феоктистов. — А они мне ответили, что, дескать, «все сама знаю, пистолет разряжен и бояться нечего». И даже курком пощелкали!
— И в каком барышня была настроении? — спросил дотошный пристав.
— Не могу знать! — угодливо отвечал дворник. — В барском, как обычно… Песни пела и смеялась сама над собою! Дурой себя изволили ругать!
— Надобно спросить ее, отчего это она за револьвер уже с вечера схватилась! — сказал унылый, точно в воду опущенный Розенберг. — Может, она думала, что это Евгений идет, и собиралась уже тогда с ним покончить?!