До лугов было уже рукой подать, а солнце еще и не думало заходить. Мальчики остановились и стали совещаться, как быть. С коробком не побегаешь — придется как можно быстрее нести пчел домой. Пока есть время, Ромас предложил построить шалаш из еловых лап. Алпукасу мысль пришлась по душе, да отец запрещает ломать ветви в лесу. Разве что сходить в Волчий лог. Но и туда не ближний путь. Придется отложить сооружение шалаша до другого раза. Но тут Алпукаса осенило:
— Хочешь посмотреть косуль?
— Косуль? Откуда им здесь взяться?
Алпукаса обидел недоверчивый тон приятеля, и он горделиво заявил:
— У нас не только косули водятся, но и кабаны, олени, лоси, рыси. После войны оленей не осталось в заповеднике — привезли откуда-то, не из наших мест. Сам дедусь ездил. Он умеет за ними ухаживать. Еще когда дед лесником служил, олени здесь водились. Упрашивали его, упрашивали, и он согласился. Километров с тысячу отсюда будет. Только как это называется? Вар… Вор… На языке вертится…
— Может, из Воронежа? — несмело предположил Ромас.
— Вот-вот, из Воронежа, вспомнил! — обрадовался Алпукас. — Там в заповеднике оленей, говорят, очень много. А теперь и у нас завели.
— Весной я был в зоопарке, — сказал Ромас. — В цирк два раза ходил, всяких зверей насмотрелся. Они там за решеткой разгуливают, смотри сколько влезет.
— Разве в неволе — звери! — воскликнул Алпукас. — Вольный зверь — совсем другое дело.
— Может, и другое, — согласился Ромас, — да не увидишь его в лесу. Сколько ходили, даже зайца не спугнули.
Алпукас хитро улыбнулся:
— Увидишь… пошли!
Через полчаса они выбрались к небольшой поляне, посреди которой, у куста, бил ключ и валялись остатки обглоданных веников, которыми подкармливали голодных косуль во время прошлогодних морозов. Лужайку со всех сторон окружала молодая лесная поросль, лишь кое-где высились мшистые ели и вековые сосны.
— Под вечер сюда приходят косули на водопой, — прошептал Алпукас.
Ребята выбрали неприметное место под раскидистой елью и залегли во мху.
Кругом было до жути тихо. Они лежали не шевелясь, не сводя глаз с поляны. Время тянулось медленно, ребята потеряли ему счет. Казалось, они лежат здесь целую вечность. А кругом стояла все та же глухая тишина.
У Ромаса занемела нога, и он осторожно вытянул ее. Потом затекла рука. Только он хотел шевельнуться, как впереди, под развесистой старой сосной, хрустнул сухой валежник, потом раздался похожий на вздох шорох.
Мальчики навострили уши: косуля!..
Но на поляне было по-прежнему пусто. День клонился к вечеру. Солнце опустилось на макушки деревьев, по лужайке разлились тени.
— Пошли, никого тут не дождешься, — прошептал Ромас.
— Еще немножко! — жалобно попросил Алпукас.
Он и сам уже чувствовал, что пора идти, но все еще надеялся. Хотя бы одна… хоть на миг… лишь бы Ромас поглядел… Он решил потихоньку сосчитать до ста, а тогда, если не появится, уходить. До сорока он сосчитал довольно быстро, но, когда перевалил за полсотни, губы стали двигаться медленней и медленней. Когда Алпукас, вконец отчаявшись, тяжело выдохнул: «Сто…» — елочки справа раздвинулись, и из-за них беззвучно выплыли ветвистые рога, а затем появился их владелец…
Дети обмерли. Алпукасу хотелось закричать от радости, толкнуть товарища локтем, но он не смел шевельнуться, а Ромас и вовсе замер от удивления. Такого зверя он еще не видывал.
Между тем олень, показавшись во всей своей красе, поднял голову, потянул ноздрями воздух — раз, другой — и застыл…
До чего же он был хорош в этот тихий предвечерний час среди лесной зелени! Подрагивающие ноздри, горящие нетерпением глаза, величественная крона рогов… Бархатисто переливалась гладкая сероватая шерсть со светлыми подпалинами на брюхе.
— Что, не говорил?! Это из тех, что дедушка привез, — зашевелил губами Алпукас.
Олень негромко промычал. Хрустнули ветки, и на поляну вышла самка с двумя детенышами, совсем еще маленькими оленятами, которые смешно взбрыкивали тонкими, неловкими ногами. Они неторопливо приблизились к источнику и приникли к воде.
Под большой сосной раздался шорох. Дрожь пробежала по телу оленя; самка оторвалась от ключа и подтолкнула мордой оленят. Все трое затрусили к краю поляны.