Юле вычистила стекло и зажгла лампу-«молнию». Керейшис достал кисет, заворочались примолкшие дети.
Вошла Марцеле с миской дымящейся картошки. Потом появилась простокваша, молоко, а для Ромаса вдобавок сбитое накануне масло. Сели ужинать. Керейшис устроился в конце стола, где обычно сидели гости.
Вернулся Юрас, машинально взял ложку, повертел в руках.
— Как все было, расскажите толком.
— А чего рассказывать? — откликнулся первым Керейшис. — Подхожу я к лесу у мыска. Дай, думаю, на рожь гляну, не колосится ли. Только слышу: трах! бах-бах! Я остановился. Нет, говорю, Юраса, вот какой-то стервец и балует, зверя пугает. Вышел на опушку — тихо, спокойно. Хотел вернуться, а духота к вечеру. Напьюсь, говорю, из родника, уж больно хороша там вода. Подхожу — ах, будь ты неладен, олень лежит, чисто лен расстеленный — не шелохнется. В аккурат под лопатку угодило. У меня даже мороз по коже. Это ж надо! Огляделся туда-сюда, кинулся — пусто. Каждый кустик облазил — никого. Стою, как дурень, не могу в толк взять: убить-то убил, да где ж он, лиходей, куда сбежал? Еще покрутился, подождал маленько за елочкой, может, явится. Какое там, ни души кругом, будто вымерло! Я — бежать. Все, думаю, кого-нибудь да застану, сообщить надо. Запрягаем мы с дедусем, а тут ребята: оленя, мол, убили. Мы все и поняли. Они, вишь, под елкой сидели. Он выстрелил — мальцы в крик. Тот, конечно, ходу. Ищи-свищи ветра в поле… Смотри, сосед, ежели оно и дальше так пойдет, всех зверей у тебя перебьют…
Отец сидел, по-прежнему навалившись на стол и уставясь куда-то в пространство. Потом медленно повернулся к детям:
— А вас чего туда занесло?
То ли от его угрюмого, неподвижного взгляда, то ли от глухо рокочущего, будто под землей, голоса, мальчики испуганно съежились на лавке и понурили головы.
Почуяв, что детям грозит опасность, вступился дедушка:
— Да чем они провинились? Что к роднику пошли?.. День воскресный, куда им деваться? Я сам пустил погулять…
И старик начал рассказывать, как ребята помогали ему, смотрели за Натале… Отец отвел глаза.
Видя, что гроза миновала, мальчики незаметно выскользнули из-за стола. Остальные тоже поднялись. Лесник снял с крюка шапку:
— Схожу в правление колхоза — надо позвонить в район, сообщить.
— Нам по пути, — сказал Керейшис.
Марцеле, убиравшая посуду, остановилась с миской в руках:
— Кого там ночью найдешь, да еще в воскресенье! Потерпи уж до утра.
— Кого-нибудь да найду, — хмуро буркнул лесник. — Нельзя ждать: олень — не заяц.
На пороге он сунул руку в карман и нащупал конверт — повстречавшийся в местечке колхозный почтальон вручил ему письмо. Читать не стал, письмо было от мамы Ромаса на имя Марцеле. Лесник отдал жене конверт и тяжелыми шагами вышел из дому.
Сержант Кумпис начинает следствие
Суопис спозаранку ждал гостей из района. Но прошло целых полдня, а никто не являлся. Лесник то и дело заглядывал на гумно. Потом решил снова позвонить из правления и почему-то вернулся, не дойдя до леса.
Чтобы убить время, он принялся тесать колышки для саженцев. Но работа валилась из рук. Лесник сел на бревна, сложенные во дворе… Не уберег оленя… Такого зверя!.. За тысячу километров везли… Будь Суопис дома, не посмели бы. И приспичило же ему в город!.. От этих мыслей голова клонилась еще ниже, еще больше горбилась спина. Вспомнился инспектор по охране природы Буга — старик с седой бородой и проницательными видящими насквозь глазами. Что ему сказать? Буга так печется об оленях. Даже дедушку уговорил за ними поехать… И ведь каждый год что-нибудь приключается… Прошлым летом — лось, нынче — олень. Куда уж дальше…
Марцеле прошла мимо несколько раз, то будто подбирая щепки, то делая вид, что ищет кур. Она видела, как тяжело мужу, но не смела вызвать его на разговор. Наконец не выдержала:
— Что ж поделаешь, Юрис, ну, стряслось несчастье. Ты-то не виноват!
Лесник даже не глянул на нее. Она хорошо знала мужа. Легче высечь огонь из кремня, чем из него вытянуть сейчас слово. Нагрянула беда — не станет искать утешения, все в одиночку будет переживать, поедом есть себя, а рта не раскроет. И чем сильнее болит сердце, тем он молчаливее… Пройдет немало времени, пока Юрис отойдет, снова улыбнется и приласкает детей.
…У двора прогудел грузовик. Залаял Рыжик, из избы высыпали дети.
Суопис встал и, ссутулившись, медленно направился к машине. Из закрытого грузовика выпрыгнул сухопарый мужчина и заключил лесника в объятия. Длинными тощими руками, как щипцами, он ухватил его ладонь и энергично потряс…
— Весьма рад, весьма рад, Суопис! Уж и не знаю, как благодарить. Пять лет ждал! Представьте себе — пять лет! И вот свершилось! Это так неожиданно!.. Вы осчастливили меня!