Отец говорил, что в голове у дочери гуляет ветер, мать сокрушалась: «В кого ты, Юлечка, удалась, уж и сама не знаю!»
Своенравная девушка не сдавалась, встряхивала красивой головой и на все отвечала:
— Вот еще!..
Ей шел семнадцатый год.
Теперь она купила альбом и рисовала деревья, цветы, дома, поле, лес. Иногда выходило совсем неплохо. Девушка она была способная, только терпения ни на что не хватало.
Увлекшись рисованием, Юле ничуть не интересовалась строительством. Зато Ромас и Алпукас как попали туда, так и прилипли, словно соломинки к смазанному колесу. Однажды они даже обедать не вернулись. Вечером Марцеле принялась их отчитывать, но дети заявили, что сыты — студенты покормили.
Так оно и было. Прораб Гарбус и студенты знали инженера Жейбу, отца Ромаса. Встретив здесь его сына, они приняли мальчика как своего. Вместе с Ромасом удостоился дружбы строителей и Алпукас.
Дети каждый день с утра уходили на стройку и возвращались поздно вечером. Если требовалось что-либо подать, принести, подержать, пойти — стоило только кликнуть Ромаса или Алпукаса, и расторопные мальчуганы тут как тут. Они таскали мерные рейки, вбивали колышки, ходили по воду, собирали хворост для костра; девушки даже обучили их чистить картошку…
Лагерь притягивал и других деревенских ребят. Большие, средние и совсем маленькие, они, не зная, чем заняться, весь день пропадали на речке: купались, играли, иногда дрались. Но и эти удовольствия приедаются. С завистью поглядывали ребята на «лесничонка» и того «городского». Алпукас и Ромас ходили задрав нос — ай да мы!
Если бы приятели догадывались, что им готовится!
Как-то вечером девушки послали Алпукаса и Ромаса за водой. Картошка начищена, вымыта — можно варить.
Прибежав к роднику, ребята зачерпнули полное ведро и собрались назад, но тут из-под ног Алпукаса выскочила лягушка и плюхнулась в воду.
— Смотри, лягушка, — сказал Ромас. — Чего доброго, когда-нибудь и в суп попадет.
— В родниках они не живут, — объяснил Алпукас, — вода больно холодная.
— Почему же она туда прыгнула?
— Со страху. Вот увидишь, сейчас выскочит.
Они нагнулись над родником. Действительно, лягушка дернула лапками раз, другой и, подплыв к противоположному краю, высунула приплюснутую зеленую голову. Но Ромас больше заинтересовался самим родником. С поверхности он казался спокойной лужицей, а приглядишься — и открывается совсем иная картина: в прозрачной, хрустальной воде утопает бездонная глубь. Откуда-то, словно из самого сердца земли, извергаются белесые струи. Они наперегонки устремляются кверху, клубятся, редеют, разбегаются тысячью пузырьков, которые, вспыхнув на солнце, снова уходят вниз, оседают, ложатся на зеленые выступы дна, лохматые водоросли, бородатые коряги.
— Алпук, Алпук, смотри, как красиво! Будто стены замка… площадь… дворцы…
Алпукас, по примеру Ромаса, лег на землю, носом вплотную к воде.
— А тут, тут! — восклицал Ромас. — Целый город! Только башни качаются — еще рухнут!..
— А вон там лес, в нем звери бродят… Вот лось — с рогами, с бородой…
Чем дальше они смотрели, тем больше открывали красот. Перед глазами возникали подводные дворцы с покривившимися шпилями башен, косматые всадники, которые вихрем неслись неведомо куда… Они видели затонувшие суда и гигантских рыб, сказочных волосатых чудовищ.
Звякнуло ведро. Мальчики подняли головы и одновременно вскочили. Источник полукругом обступили деревенские мальчишки. Они недобро молчали. Ни один не заговорил, не засмеялся, как обычно при встрече.
Алпукас попытался улыбнуться. Он всех тут знал и хотя особенной дружбы с ребятами не водил, но и не ссорился. Поиграют, бывало, и разойдутся по-хорошему.
Что же они теперь задумали?..
Но Ромас уже чувствовал, чем это пахнет…
Он хорошо знал эту напряженную, грозовую тишину перед схваткой, когда враги молча меряют друг друга взглядом, когда для начала боя достаточно одного неосторожного слова или жеста… Сколько раз возвращался он после таких стычек в разорванной одежде, исцарапанный, как кот по весне, и мать неделями не разговаривала с соседками, хотя дети давно успевали помириться. В какое бы тяжелое положение Ромас ни попадал, он не уступал, не показывал спину.
Мальчик стоял, ощетинившись как еж, бледный, закусив губу и крепко стиснув кулаки.