— Он, он! — взволнованно зашептал Ромас. — Точно такие же желтые сапоги и одет точно так…
Зуйка с кем-то заговорил. Ребята остановились.
— Что делать, Ромас? Уйдет…
— Надо отцу сказать.
— А где ты его найдешь?
— Может, уже пришел. Я побуду здесь, а ты сбегай посмотри.
— Ладно.
Алпукас мигом обернулся.
— Нет, еще не приходил! — запыхавшись, доложил он.
— Постой, мы же видели сержанта!
— Теперь ты иди искать. Я покараулю.
Ромасу не очень-то хотелось идти одному.
— А может, вместе сходим, пока он разговаривает?
Зуйка стоял, прислонившись к возу с поднятыми к небу оглоблями. Препираться было некогда, и ребята, приметив воз, помчались на поиски сержанта. Нашли его уже у выхода, где он задержался совершенно случайно. Привязанная к одной из телег лошадь вывалила траву на землю. Сержант не мог спокойно пройти мимо. Поставив корзину, он собирал траву и бросал ее на воз.
— Товарищ сержант! — смело позвал его Ромас.
Тот обернулся.
— Дядя, идите быстрей, там Зуйка в желтых сапогах, — волновался Алпукас.
— Какие сапоги, какой еще Зуйка? — не разобрал сразу сержант.
— Он убил оленя! — выпалил Ромас.
— А-а! — сообразил Кумпис. — Вы те ребята, которые спугнули браконьера?
— Те самые, — признались они. — А Зуйка вон там стоит.
— Тот пьянчужка?
— Он, он. Идите быстрей и арестуйте его!
— Ишь какие шустрые, так сразу и «арестуйте»! — хмыкнул сержант. — А почем вы знаете, что это Зуйка убил?
— Знаем! — не колеблясь, отрубил Ромас. — Он в тех же самых сапогах. И одет точно так же, мы сразу узнали!
— В кожушке, — добавил Алпукас.
Сержант покосился на свою большую корзину, прислоненную к колесу телеги, на селезня, который, заметив ребят, еще громче закрякал. Неслужебное время да еще кошелка, и этот селезень…
Видя, что сержант колеблется, дети испугались:
— Он может сбежать!
— Говорит там с дяденькой, но сейчас уйдет!
— Ну ладно, посмотрим, — сказал сержант, решив, что все-таки может напасть на какой-то след, хотя и не слишком полагался на детей.
Они быстро пошли на другой конец рынка. Вот и воз с поднятыми к небу оглоблями, но Зуйки там уже не было.
— Он вот тут стоял и говорил с этим дядей, — показали ребята на крупного человека с пышными усами.
Сержант спросил усатого. Тот только пожал плечами.
— Ушел, а куда — не знаю, я ему не пастух!
Дети упали духом. До чего же им не везет! В тот раз упустили, теперь снова прямо из-под носа ушел. Базар большой, поди найди в такой сутолоке.
Сержант утешил их:
— Никуда он не денется, в заморские края не улетит. Найдем и дома.
Когда Ромас с Алпукасом, проводив сержанта до ворот, вернулись к своим, отец уже запрягал гнедого. Они рассказали леснику про Зуйку.
Суопис бросил хомут и опрометью побежал догонять Кумписа.
Вернулся он растревоженный и, запрягая лошадь, даже забыл затянуть как следует подпругу. Пришлось остановиться посреди базара, в то время как сзади напирали десятки других возов. А потом, проезжая ворота, осью зацепили столб и чуть не выворотили его из земли.
Только когда выбрались на большак, колеса бойко затарахтели. Отец обернулся к мальчикам, сидевшим сзади, и потеплевшим голосом спросил:
— Ну как, Ромас, понравился тебе наш город?
— Понравился, — ответил мальчик.
До самого дома они с Алпукасом, веселые и довольные, только о том и говорили: все-таки и от бирмавоне может быть польза!
Тяжелый день Марцеле
Вся семья, если не считать Алпукаса и Ромаса, убежавших на речку, была в сборе, когда на пороге показался почтальон Бро́гис, перекосившийся под тяжестью перекинутой через плечо кожаной сумки.
Много лет уже он был желанным гостем в каждом здешнем доме. Все считали его веселым и добрым человеком, хотя сам он никогда не смеялся. Его смуглое и в то же время какое-то светлое лицо располагало к хорошему настроению; глаза — темные, но живые, ясные, и даже нос — широкий, длинный, с зарубкой и шишкой на конце, настоящий нос почтальона, — выглядел у Брогиса весело и очень вязался с коренастой его фигурой и форменной фуражкой, у которой был точно такой носатый, длинный, широкий козырек.
Войдя к Суописам, Брогис огляделся, извлек из своей сумки с истертыми до блеска боками журнал, пачку газет и сделал вид, что собирается уходить. Потом передумал и, опустив тяжелую сумку на лавку, преспокойно уселся рядом.
Все насторожились. Если Брогис сел — значит, неспроста.