— Какие вести вы нам принесли, Брогис? — завела разговор Марцеле.
Может быть, подумала она, пишет из родной деревни брат Казиме́рас, крестный Юле, колхозный конюх. Он имел обыкновение раз в год, в начале октября, по случаю именин Юле присылать весточку. А тут, видно, взбрело ему черкануть несколько слов и летом. Однако Юле опередила мать.
— Письмо от дяди Казимераса! — вскричала она. Ее большие глаза загорелись радостью.
— Ну да, так и станет тебе писать этот увалень! — усомнился дедусь. — У него только кони на уме. Не Дамини́кас ли разохотился? Весной писал, наградить его собираются.
Даминикас, младший сын старика, работал лесником в другом районе. Дедушка гордился им не меньше, чем Юрасом, и ждал вестей от сына.
Все снова уставились на почтальона. Назвали два самых близких Суописам имени. От кого же письмо?
Брогис тут же рассеял эти надежды:
— Хотели они писать, да кошка чернила хвостом смахнула, а мыши перья погрызли. Теперь жди ярмарки, пока новые купят. Из далекого края в окошко стучат…
Марцеле призадумалась: когда-то Аугустас, самый старший и любимый из ее братьев, был сослан жандармами за литовские книги[2]. Потом он бежал и очутился в Америке. Вначале писал, что работает под землей, рубит уголь, а потом как в воду канул, ни слуху ни духу. Сколько раз Марцеле видела брата во сне… Может, он?..
Почти всех своих родственников перебрали Суописы, пока поняли, что письмо это от сестры Марцеле, матери Ромаса.
Ушел почтальон, письмо вскрыли. И вот что прочитала Юле:
Дорогая сестра Марцеле!
Никаких вестей от тебя не получаю! Может, письмо затерялось, может, заблудилось где-нибудь? Не знаю, что думать. Мне уже снится, что Ромас заблудился в лесу и на него напали змеи и волки. Дорогая Марцеле, прошу тебя, не пускай его в лес, даже близко к лесу не подпускай. Мало ли что… Разные мысли лезут в голову, он такой беспокойный ребенок!
Чувствую себя здесь лучше, только очень переживаю за Ромаса. Вместе со мной волнуется весь санаторий, даже доктор и сестры каждое утро спрашивают, нет ли мне письма. Ты уж будь добра, напиши как можно скорее.
С нетерпением жду. Каждое утро хожу на почту, справляюсь. Еще раз до свиданья. Целую всех.
— Надо, Марцелюшка, написать ей, — сказал старик. — На первое письмо не ответили, а женщина тревожится.
— Надо, — согласилась Марцеле. — Когда бы это мне собраться?
— Сейчас, сейчас.
— Так сразу, дедусь? Только ведь получили. В воскресенье, может, написать или на другой неделе. Кончу огород полоть, лебеды-то высыпало…
— Сегодня лучше, — не уступал старик. — Опять забудем.
Марцеле нехотя поднялась из-за стола, разыскала чернила, ручку с пером, бумагу. Все было готово, оставалось только сесть и писать. Но в эту минуту в избу влетели явно обеспокоенные Алпукас и Ромас и объявили во всеуслышание, что во двор заворачивают с улицы учительница Гудони́те и пионервожатая Яне. Зачем бы это они? Слышите, вот они уже всходят на крыльцо.
Юле подмигнула ребятам:
— Достанется вам сейчас за драку! Теперь уж не выкрутитесь.
Марцеле поспешно убрала со стола чернила и ручку, а письмо сестры сложила пополам и сунула в шкатулку, где хранились у Юраса счета за лесные работы и прочие важные документы. Она поднялась навстречу гостям встревоженная и обеспокоенная. Зачем бы это, в самом деле, ни с того ни с сего приходить к ним сразу и учительнице и вожатой?
Дверь распахнулась, и в то же мгновение осторожно, вдоль стенки, ребята пробрались к выходу и, как только Гудоните и Яне появились на пороге, они выскользнули во двор.
Девушки остановились в дверях. Обе они были еще совсем молодые — Гудоните всего только год назад кончила училище, а Яне стала вожатой сразу после окончания школы. Они первыми поздоровались с Марцеле, дедушкой и Юле.
— Садитесь сюда, пожалуйста, — захлопотала Марцеле около гостей, обмахивая передником и без того чистую лавку. — Дедусь, приглашайте, зовите…
В литовской деревне исстари уважают и любят учителя. Повелось это, видно, еще со времен «даракторий»[3] когда учитель часто бывал едва ли не единственным грамотным человеком на всем селе. Простая изба превращалась в тайную школу, а ученики, родители, учитель — в тайных сообщников. В литовской крестьянской семье его зовут и на свадьбу и на крестины, к нему идут за советом по важному делу. И, хотя теперь в деревне немало других ученых людей — агрономов, заведующих клубами-читальнями, бухгалтеров, — авторитет учителя по-прежнему высок.
…Девушки сели на краешек скамьи.
2
После восстания 1863 года литовская печать была запрещена, и царское правительство жестоко преследовало людей, распространявших литовские книги, которые до 1904 года печатались за границей.
3
«Даракто́рия» — тайная школа в годы запрета школ на литовском языке царским правительством (1864–1904).