— Э, да ты, оказывается, не из трусливых, внук!.. Не нужно его дразнить. Он ведь только меня признает.
Сев на приступок, старый Суопис продолжал:
— В старину на Литве чуть ли не при каждой усадьбе жили ужи. Люди верили, что уж помогает им, оберегает скотину. Поэтому у нас издавна не обижают ужей… А теперь отпустим Юргутиса! — Старик поднялся.
Они снова отправились к речке. Дед нагнулся, уж без всплеска ушел в воду и поплыл к кустам. На солнце его спина отливала сталью.
На обратном пути дедушка приметил покоящиеся на кочке знакомые ботинки. Он глянул на шедшего впереди Ромаса, на его босые, порозовевшие от воды ноги и опять чему-то улыбнулся в усы.
Мед и жало
Отец и дедушка пошли готовить к поездке телегу, за ними в почтительном отдалении, чтобы не путаться без нужды под ногами, потянулись ребята.
Навалившись разом, отец и дед вытолкнули вперед задком дроги, потом смазали оси густой черной мазью и насадили колеса. Алпукас разыскал под навесом коробок, который дедушка еще в прошлом году смастерил для диких пчел. Теперь мальчик шнырял вокруг телеги, стараясь всюду поспеть и всем услужить. Но взрослые, казалось, не замечали его. На душе у Алпукаса становилось все тревожнее. В который уже раз заводил он разговор, но никто еще так и не сказал, возьмут ли ребят на луга. А как здорово было бы попасть туда! Одна поездка чего стоит: лошадь идет рысцой, порой пускается в галоп, колеса тарахтят, а ты стоишь, раскинув руки, зажмурившись, и тебя качает из стороны в сторону, Равнина… Равнина… А вот горка и спуск. Приоткроешь рот, прижмешь кончик языка к верхним зубам и гудишь себе потихоньку. Такая музыка звучит, что, кажется, не в тряской телеге катишься с горы, а птицей проносишься над лесами, полями… А потом, когда приедешь на луга…
Алпукас подошел к Ромасу, державшемуся поодаль, и по-хозяйски сказал:
— Сейчас поедем. Впрягут лошадь, и можно садиться.
Вот уже запрягли, кинули в телегу сиденье — набитый соломой мешок, уложили длинную жердь, а ребятам все еще ни полслова.
— Дедусь, а мы? — напомнил Алпукас, когда отец взялся за вожжи. — Я и коробок захватил.
Дедушка, казалось, только тут заметил ребят.
— Хм! Вам тоже хочется? — Он помолчал немного, и это мгновение показалось Алпукасу бесконечно долгим. — Ромаса, пожалуй, взяли бы, а ты, чего доброго, опять напроказишь.
Лицо Алпукаса потускнело, и он пробормотал упавшим голосом:
— Больше не буду, дедусь! Не хотел я ужа трогать.
Старик почесал в затылке.
— Не будешь, говоришь?
…Спустя несколько минут они весело катили по лесной дорожке. Алпукас и Ромас примостились на мешке, дедушка сидел, поджав ноги, и держался обеими руками за решетку, а отец размахивал кнутом, время от времени понукая лошадь: «Но-но, Гнедко, но!»
Дорога петляла по опушке. С одной стороны отвесной стеной подступал лес, притихший в полуденном зное, с другой — буйные заросли забредшей в папоротники лещины вперемежку с белыми кустами цветущей черемухи. А за кустарником начинались хлебные поля, зеленые, желтоватые, местами отливающие голубизной скошенные луга, разбросанные там и сям усадьбы, шапки кустарника. Там начиналась деревня Стирна́й, разросшаяся из одной-единственной усадьбы, приютившейся когда-то на опушке леса.
Ромас не отрываясь смотрел на извилистую дорогу, поля, деревья. Похоже на городской сад. Но гораздо гуще. И дорожка напоминает узкую, кривую улочку…
Внезапно телегу, словно могучим пинком, швырнуло в сторону, занесло. Она накренилась и стала поперек дороги. Алпукас как раз приподнялся, собираясь на ходу дотянуться до листвы ближайшей ольхи, и рухнул на задок телеги, обмотанный веревками; Ромас подпрыгнул вместе с мешком и свалился на Алпукаса, перекладина, за которую держался дедушка, хрустнула — так крепко он в нее вцепился. Один лесник удержал равновесие. Он втянул голову в плечи и напрягся изо всех сил, сдерживая ошалевшую лошадь. Та рванулась и, ожесточенно всхрапывая, затопталась на месте.
— Чтоб тебя разразило, чуть всех не вывернул! — рассердился лесник. — Вытяну кнутом, так узнаешь! — погрозил он.
Однако гнедой был ни при чем. Его испугала неожиданно выскочившая из-за куста большая пятнистая собака Кере́йшисов. Вскоре показался и сам Керейшис с граблями на плече. Он остановился и удивленно спросил:
— Что тут приключилось? Уж не этот ли дьявол напугал?
— Ты со своей собакой на тот свет нас отправить хочешь, что ли? — раздраженно закричал дед, потрясая обломком перекладины.