Керейшис подошел к телеге:
— Как сорвалась с утра, так весь день близко не подпускает.
— Где это видано — все зверье в лесу пораспугает! — никак не мог успокоиться старик.
— Видно, пристрелить придется дьявола…
— Тоже скажешь! — вскинулся дедушка. — Куда ж это годится — стрелять! Привязать надо покрепче, а не стрелять. Нашелся стрелок! Собака — верный помощник человеку…
Тем временем Алпукас с Ромасом потирали ссадины на локтях и коленях.
Керейшис достал табак.
— Закуривайте, дедусь, — протянул он кисет.
Но старик вынул собственную табакерку — деревянную, почерневшую, истертую до блеска.
— Это кто же — гость у вас? Сдается, вроде бы городской, — кивнул на Ромаса Керейшис.
— Племянник жены, — объяснил лесник.
— А-а, — протянул Керейшис, — родственник. А я-то думал…
Ромас забыл об ушибленном колене. Он сидел, сжав губы, и незаметно присматривался к этому человеку, опершемуся на телегу, разглядывал его большие, тяжелые руки, крепкую шею, квадратную голову. «Городской»! Ему-то какое дело? Пусть лучше за своей собакой следит…
А Керейшис уже и думать забыл о Ромасе. Он рассказывал происшествие: позапрошлой ночью у соседа Ле́паса украли холсты.
— Такие времена пошли: как недоглядишь — мигом к рукам приберут, — говорил Керейшис. — Давеча чуть свет выгоняю корову, а у ручья двое размахивают железными палками, чисто кнутами по воде стегают. Не то рыбу, не то черт знает кого ловят. Не иначе они у Лепаса из-под носа холсты сперли.
— Полно тебе! — отмахнулся дед. — Эти, что со всякими удочками бродят, им даром давай — не возьмут. Свои балуют, свои. Каждый год то одно, то другое пропадает. Не успеешь оставить на заборе рубашку, крынку из-под молока, а то просто тяпку — поминай как звали.
— Все про этого Бру́згюса поговаривают, — вмешался лесник. — Да ведь за руку не пойман — не вор.
— Ого, этот колченогий! — протянул Керейшис. — Так он тебе, хитрюга косоглазый, дался в руки!
— Ну, поехали! — спохватился дедушка.
Лесник разобрал вожжи, пошарил в соломе кнут. Керейшис закинул грабли на плечо, сделал несколько шагов и остановился.
— Кстати, сосед, не богат ли порохом? Как зимой вышел, так все не выберусь купить. А прошлой ночью вроде бы волки подвывали в лесу. Собака беспокоилась.
— Неужто снова объявились? — вскинулся лесник.
— Да не знаю, а покараулить ночью не мешает.
— Пороху мы тебе еще должны, да нету сейчас. В воскресенье буду в районе — куплю.
— Возьми на мою долю заодно бездымного и картечи с полкило, если будет.
— Ладно.
Телега опять весело затарахтела по дороге. Проехали добрых полкилометра, когда лесник озабоченно произнес:
— Неужто впрямь объявились? Ведь так прочесали заповедник! Прошлой зимой ни одного не оставалось, а тут лето… Что-то не верится.
Дед откликнулся уже на лугу:
— Разве угадаешь, когда эта нечисть нагрянет.
Луга были не ахти какие. По клочку, по островку затерялись они между кустарниками; заглушили, заполонили их заросли ольхи и лозняк. А где посуше, повыше — глядь, уже можжевельник прижился, и там, хоть убейся, травы не найдешь. Поэтому так тщательно и выкошены здесь луга. Нигде ни былинки, а под кустами до того вылизано, что только прутья торчат. Кое-где даже папоротник прихвачен — что ни говори, все корм на зиму, лишняя охапка скотине.
Занимался покосом дедушка. Каждое утро он натягивал белые холщовые штаны и рубаху, закидывал на плечо косу и, привесив к поясу брусок, отправлялся на работу. То-то он и командует сейчас.
— Езжай-ка на дальнюю поляну, там у меня тоже собрано.
Возле первой, наскоро сметанной копенки остановились. Ребята слезли с телеги, старик вытащил жердь. Лесник постоял минутку, о чем-то раздумывая, потом поплевал на ладони и взялся за вилы.
…Алпукас и Ромас обегали всю опушку. На болоте спугнули дикого журавля, промышлявшего лягушек, под кустом подняли зайца. Возле полоски пшеницы они заметили вздымающийся бугорок.
Алпукас подкрался и одним махом примял его ногой. Земля рассыпалась, и один комочек зашевелился, отряхнулся и пустился наутек. Крот!.. Ребята легко догнали его — зверек бежал медленно, неуклюже загребая землю кривыми, вывороченными лапками.
Алпукас уже примерился накрыть его шапкой, как вдруг крот заюлил и исчез. Мальчики кинулись выдирать траву, раскапывать землю. Но крота и след простыл. Только и осталась от него на память крохотная норка, вырытая мышью-полевкой.
— Чуть-чуть не поймали, — сокрушался Алпукас. — Из-под носа улизнул!
— Да что с него толку, пусть ползает.