На опушке, поджидая его, сидел на камне Алпукас.
Неожиданная находка
Друзья медленно брели тропинкой. Ромас был невесел. Алпукас начал допытываться, что случилось, и Ромас все рассказал.
— Им со Стасисом часто влетает от отца, и гулять выпускают редко, — посочувствовал Алпукас. — Мать у них болеет, помогать надо…
Дома особых дел не было, и мальчики не торопясь пошли не напрямик, а вкруговую. Вначале тропинка бежала вдоль опушки, потом вильнула в кустарник и, наконец, потянулась через луговину. Алпукас вдруг неожиданно сказал:
— Ромас, а наши пчелы?
Ромас даже остановился.
— Алпук, мы же как поставили коробок, так и забыли про них!
— Они вон на том лугу, за кустарником, видишь, — показал Алпукас.
— А меду сколько наносили за это время! Полный коробок, наверное.
— Наверное…
— Пошли, Алпук, перенесем их домой.
— Рано еще, не все слетелись в улей.
— А мы подождем, что нам стоит?
Огибая купы деревьев и кусты, мальчики двинулись прямо по лугу. Трава уже подросла, а местами пробилась так густо, что хоть коси по второму разу. Потом прямиком пошли к отцветшей черемухе. Им представилась грустная картина: разбитый, почерневший коробок валялся на боку, кругом виднелись жалкие клочья мха — иссохшего, пожелтевшего, словно земля высосала все его соки, чтобы напоить оживающие травы.
— А где же пчелы? — поразился Ромас.
— Вороны или сороки поклевали, — объяснил погрустневший Алпукас, глядя на жалкие останки. — Стоит им добраться до гнезда — все разорят.
Мальчики осмотрели ямку, где жили дикие пчелы.
— Помнишь, как ты закатывал соты в коробок, а я здесь вот сидел и смотрел? Потом мед высасывали…
— Эх, лучше и не вспоминать!.. Такое гнездо было!..
Домой пошли теперь прямиком через лес.
— Как же это мы забыли! — не мог простить себе Алпукас.
— Мы бы принесли, если бы не олень.
— Ясное дело…
— А интересно, как теперь выглядит та полянка?
— Мы пройдем мимо.
— А может, заглянем?
— Можем, конечно, да что там делать?
— А ничего, посмотрим — и дальше.
Подойдя к полянке, они робко остановились на краю. Разыгравшаяся здесь когда-то — кажется, уже очень давно — трагедия лесного красавца снова во всех подробностях возникла в памяти, пробуждая тревогу, подозрения, смутный страх…
Первым взял себя в руки Ромас:
— Нет, теперь здесь нечего бояться.
— Ясно, нечего, только вот не по себе как-то…
Подбадривая друг друга, они ступили на полянку, но ступили с опаской, поглядывая по сторонам, готовые каждый миг задать стрекача.
На лужайке было тихо, покойно и как-то грустно. Кругом стояла высокая, нетронутая трава, не видно было следов на тропке: лесные жители больше сюда не заглядывали. Звери чуют кровь и долго обходят места, где сложил голову их родич. Только веселый глазок источника по-прежнему блестел среди мха и по-прежнему отражался в нем опрокинутый небосвод.
— Вот тут его и убили, — показал Ромас на бугорок у куста.
Они подошли к ели, из-под которой следили за оленем. И тут ничего не изменилось: слегка покачивалась перебитая дробью ветка; ранку на ней затянуло смолой.
Ребята переглянулись. Лишь теперь они по-настоящему поняли, какой опасности избежали тогда.
— Чуть-чуть в сторону — и задело бы.
— Ясное дело, гнили бы в земле, как олень.
— Олень в музее, Алпук.
— А-а, я и забыл.
— Уже, наверное, чучело готово. Посмотреть бы когда-нибудь…
— Нет, мне не хочется, живой куда красивее, — отказался Алпукас. — Что толку с чучела? Не прыгнет, не фыркнет. Помнишь, как он принюхивался? И глаза, говорят, стеклянные вставят, попробуй смотри такими…
Все равно интересно.
— Какой там интерес! — презрительно махнул рукой Алпукас. — И смотреть не стоит.
— Почему не стоит? Ноги, морда, рога — весь олень. Чего же еще?
— Да разве это олень? Вот когда бегает, прыгает, играет — это настоящий зверь. А если даже шевельнуться не может, разве это зверь?
Ромас слушал и не понимал Алпукаса. Живой или не живой — какая разница? Все равно зверь. Видно, они по-разному понимают природу.
Переговариваясь, мальчики подошли к засаде. Сухие иглы под раскидистой елью были, как и тогда, разворошены. Сквозь густую хвою не пробивался ветер, не протекал дождь.
— Помнишь, ветка хрустнула? Это он пришел, — восстанавливал события Ромас, опершись о ствол дерева. — А когда зашуршало, это он, наверное, ложился.