— Не балуй, буренка, не балуй! — проговорила Марцеле, выгоняя корову.
Усадьба ожила.
Дети не раздеваясь лежали на сеновале и, напрягая слух, ловили малейший звук, доносящийся с улицы. Минуты тянулись, как вечность. Казалось, дедушка с отцом уже ушли или могут уйти в любую секунду. Стало быть, они останутся с носом.
Радостно залаяв, начал повизгивать Рыжик.
— Кто-то пришел. Давай посмотрим.
Они взобрались на балку и прильнули к щели.
Во дворе стоял отец. Он смотрел куда-то вдаль, в сторону леса, а вокруг прыгал, ластился Рыжик. Лесник не глядя протянул руку; пес положил передние лапы ему на грудь. Юрас потрепал собаку по загривку, но видно было, что ему не до Рыжика.
Мальчики долго наблюдали за отцом, который, словно окаменев, по-прежнему смотрел на лес и машинально гладил пса. Он не тронулся с места, даже когда вернулась Марцеле. Она подошла и, помолчав, спросила:
— В лес-то пойдешь сегодня, Юрас?
Он очнулся, пальцы перестали теребить шерсть собаки.
— Позавтракаем да пойдем с отцом.
Он быстро зашагал к клети.
Дети снова повалились на сено.
— Слыхал, Алпук? После завтрака пойдут. Зря только поднялись в такую рань.
— Как ты думаешь, что ему сделают?
— Ясно что: сведут в милицию, вот и все.
— В милицию?
— А потом — суд!
— А если не признается?
— Пускай не признается! Тут уж не отопрешься.
— Видишь, Зуйка с Брузгюсом не виноваты, а еще говорили, что их нужно пытать.
— Так мы же понарошку.
Было еще довольно рано, когда Ромас и Алпукас пришли в избу, но назад их уже не отправили. Дедушка и отец были во дворе, Марцеле готовила завтрак, Юле собиралась на работу. Девушка теперь каждый день вставала на заре, прихорашивалась перед, зеркалом и уходила. Все ждали, что в один прекрасный день Юле надоест стройка, но она, к общему удивлению, не только прилежно трудилась, но даже приносила какие-то книжки и читала, их по вечерам. Как-то она обронила, что скоро будут посылать на курсы.
Поели быстро и молча. Встав из-за стола, дедушка прошел в горницу, закинул за плечо ружье и торопливо вышел вместе с отцом. Переглянувшись, мальчики выбежали следом. Ромас и Алпукас шли за взрослыми, немного отстав, но особенно не прячась: как-никак именно они, а не кто-нибудь нашли пыж.
Видя, что на них не обращают внимания, словно не замечают, мальчики еще больше осмелели. Любопытно, что сделают с этим Плеплисом. Дедусь взял ружье — зачем? Утренняя прогулка сулила много интересного. Но возле леса старик неожиданно обернулся.
— Дети, возвращайтесь назад — роса еще не сошла, промокнете.
Они остановились, уязвленные, полные решимости не отступать.
— Какая же тут роса, все давно уже просохло! — возразил Ромас.
— Мы не будем близко подходить, дедусь, — обещал Алпукас, — мы только издали посмотрим, и все.
— Нет, нет, — прервал старик. — Все и так узнаете, расскажу, когда вернемся. А пока сидите дома. Лучше маме помогите по хозяйству.
— А мы все равно пойдем! — запальчиво крикнул Алпукас, потеряв надежду уговорить деда добром. — Мы…
— Что ты сказал? — обернулся отец. — Ну-ка, повтори!
Алпукас уже бочком отступал назад.
— Смотри у меня, сын, чтоб я больше не слышал таких слов!
Мужчины скрылись в лесу. Ромас и Алпукас стояли понурые, грустные, чувствуя, что их незаслуженно обидели. Видно, такова уж спокон веков ребячья судьба: не все, к чему рвется сердце, дозволено им, не все можно видеть и слышать. Поэтому ненадолго оставим их на опушке, хоть ребятам и очень любопытно, что произойдет в лесу, а сами незаметно последуем за лесником и дедушкой. Нас, пожалуй, не прогонят: читателю-то ведь все нужно знать.
Суописы двигались по лесу, не поспешая, но и не мешкая, размашистым шагом людей, привычных к долгой ходьбе. Оба молчали. Лесник ощущал странное спокойствие. Теперь раз навсегда придет конец этой чертовщине, этой вечной тревоге, столько лет терзавшей душу.
Вскоре лес поредел, расступился, и перед ними открылся участок, разгороженный невысокими плетнями. Это был питомник. Здесь выращивались самые различные деревья, от годовалых сосенок, едва пробившихся из земли, до метровых дубков, ясеней, тополей, лиственниц и даже груш и яблонь.
Как они и рассчитывали, в питомнике уже трудились несколько женщин и Плеплис, которые пропалывали, окучивали, разрыхляли загрубевшую почву, поливали сеянцы.
— Плеплис, поди-ка сюда! — позвал лесник.
Крупный, мешковатый мужчина разогнулся, узнал лесника и, бросив мотыгу, неторопливо направился к нему, по дороге поправляя прутья плетней, крепче втыкая в землю расшатанный кол.