Дедусь и Константина тоже заметили девочку, выбежавшую на холм. Сначала мать улыбнулась про себя, но потом ей сделалось отчего-то грустно… Быстро растут дети… Она обернулась, чтобы пошутить над сыном. Их взгляды встретились, и мать не засмеялась. В глазах сына никогда еще она не видела такого. И стало совсем грустно.
— Смотрите, дедусь, — обратилась она к старику тихо, с едва уловимой горечью в голосе.
Но дедусь только улыбнулся в усы, подобрался, расправил плечи и лихо щелкнул бичом.
— Вот и ладно, невестушка, и хорошо. Все мы такие были.
Добрая улыбка еще долго не сходила с его лица. Как знать, может, вспомнил собственное детство, когда в первый раз забилось сердечко и он на пасху отдал проказнице Габриэле самое красивое яйцо-писанку, а девочка у него на глазах яйцо съела… Как схватился он из-за нее с такими же, как он, петухами, а отец, проведав об этом, спустил ему штаны и всыпал ремнем… Как знать?
Лесная дорожка выбежала на большак, и бричка покатила веселей. Мимо промчались трое велосипедистов. Солнце сверкало в спицах колес. Навстречу медленно плыла широкая, громоздкая подвода, уставленная бидонами, среди которых восседал возчик молока Аугустинас.
Старики поздоровались, тронув козырьки. Они уже давно разминулись, когда сзади донеслось:
— Эге-гей, Суопис, погоди!
Дедусь придержал коня.
— Что тебе? — недовольно обернулся он.
Аугустинас, кряхтя, сполз с подводы и заковылял, волоча кнут по земле. Подойдя, он стянул картуз, извлек что-то из-за подкладки, повертел в руках и смущенно откашлялся.
— Ты, кажись, письмо просил отослать? Увидел вот и вспомнил…
Суопис сдвинул брови:
— Так ты не отправил?!
Недели две назад, потеряв надежду, что Марцеле отправит письмо, он сам отнес его Аугустинасу. Возчик при нем сунул конверт за подкладку.
— Вылетело из головы, будь оно неладно! — оправдывался Аугустинас. — Ты уж пошли сам, коли едешь. Быстрей дойдет. — И он протянул Суопису порядком помятый, обтертый конверт.
— Эх, пентюх! — сердито крякнул дедусь, выхватил письмо и хлестнул лошадь, оставив обескураженного Аугустинаса посреди дороги.
Константина заметила, что письмо адресовано ей, однако промолчала. И, только отъехав добрый кусок пути, она спросила:
— А что за письмо? Бедняга, видно, забыл о нем.
Старик не ответил; он сидел мрачнее тучи, напряженно глядя куда-то вперед, на подрагивающие уши гнедого. Понемногу он успокоился и в конце концов заговорил:
— Все тебе, невестушка, на курорт отписывали. Все никак не могли собраться — то да се. Потом уж мы с Марцеле сели да написали, Юле адрес проставила, только вот марки не было, я и отдал Аугустинасу, чтоб отвез в местечко и опустил. А этот старый пень запамятовал.
— Покажите мне письмо, — попросила Константина.
— Чего же теперь показывать, все равно не отправили.
— Сохраню на память.
— Ну, коли хочешь, бери. — Дедусь достал из кармана конверт.
Константина прочла и сказала:
— Хорошее письмо, жаль, что не на курорте его получила.
Старик оправдывался:
— Видишь, у нас так и выходит. Сколько дел переделали, а письмо написать никак не собрались. На следующий год приезжайте все вместе, вот и писать не придется.
— Неизвестно, что может случиться до следующего года, — вздохнула мать.
— Чему там случиться! Живем и жить будем. Вот электричество осенью проведем. Человек, как говорится, идет все вперед да вперед, все выше да выше, в гору взбирается.
Мать Ромаса пристально посмотрела на старого Суописа, и ей стало хорошо и покойно от мысли, что такой старый человек мечтает о жизни, о будущем.
Ехала она сюда с тяжелым сердцем. И, хотя с Ромасом ничего не стряслось, она долго не могла простить родичам молчания, равнодушного, казалось ей, отношения к ее переживаниям и тревоге. Поэтому она и приехала сама за сыном. А оказывается, вот где пропадали письма. Теперь она тоже поняла, что рядом с таким человеком, как дедушка, Ромасу, конечно, ничто не угрожало, сын, пожалуй, даже многому научился.
— Вы бы как-нибудь выбрались к нам, дедусь, — сказала она потеплевшим голосом.
— И выберусь, а что ты думаешь. Возьму да приеду, — оживился старик. — Только бы лес прихватить с собой, плохо мне без него будет в городе. Но поживем — увидим.
— Мальчики, дедусь обещает приехать к нам, — обернулась Константина к детям.
Дети оживились. Ромас радовался:
— Вот хорошо! В кино пойдем, на пароходе поплаваем!..
Славно катит бричка. Гнедко бежит доброй рысцой, пофыркивая, выбивая подковами искры.