Лунич улыбнулся и закрыл глаза.
Он сидел, запрокинув голову. Не услышав ответа, открыл глаза и увидел склонившееся к нему лицо Поклевского, со сведенными седыми бровями, с каким-то безумным лихорадочным взглядом. Пальцы Лунича сами, прежде чем он успел подумать, вцепились в руку Поклевското и вывернули ему кисть. Бритва упала на пол, Лунич вскочил и ударил Поклевского кулаком в подбородок. Старик упал легко, словно ожидал удара, и заплакал.
Лунич приподнял его, схватив за ворот халата.
— Ты что это, ты что задумал, сволочь польская?
— Я ничего, — в ужасам глядя на него, ответил Поклевский.
Лунич выпустил его, и он снова упал па пол. Лунич выпрямился, посмотрел в зеркало на свое серое лицо и ощутил, как холодок, словно от сквозняка, пронесся по спине. Не оборачиваясь, он поднял с пола бритву и принялся сам добривать себе шею.
— Встаньте, — сказал он, — сядьте в углу на стул и не двигайтесь.
Было слышно, как старик завозился, как у него хрустели кости и зашарпали по полу штиблеты. Когда Поклевский сел, в зеркале отразилась его физиономия — губы от удара Лунича были разбиты. Намеревался он или нет? Если намеревался, то открой Лужин плаза секундой-двумя позже, его уже не было бы. Неделю назад схватилась, за нож Амалия, сегодня этот старикашка. Не жизнь, а авантюрный роман какой-то. Однако шутки шутками, но если Поклевский в самой деле намеревался… Подумать только, сколько лет подряд Лунич брился здесь и каждый раз, как садился в кресло, мог, оказывается, перестать существовать. Мгновение — и нет ни мыслей, ни желаний, ни отца, ни будущего сына — ничего. Что делать со стариком? Посадить в тюрьму? Прокурор запротестует. Внутреннее намерение не есть преступление или попытка совершить его. Намерения могли измениться. Что на это возразишь? Показалось странным выражение его глаз? Поставишь себя в идиотское положение. Даже если господин Поклевский подтвердит, что такое намерение пришло ему в голову, осудить его невозможно, за мысли не наказывают.
Лунич отложил бритву, застегнул воротник и повернулся к старику.
— Слушайте, вы в самом деле намеревались полоснуть меня по горлу или мне показалось? Говорите, не бойтесь. К сожалению, вам ничто не грозит.
Поклевский поднял голову, обтер с лица кровь, посмотрел на свои пальцы, и потухшие глаза его оживились.
— Я больше не боюсь вас, господин ротмистр. Я жалею, что не успел… Что я говорю, что со мной?
Он обхватил руками голову, заплакал и закачался из стороны в сторону.
Лунич не ждал признания. Ему почему-то хотелось, чтобы старик отказался.
— Вы в самом деле намеревались? — повторил он. — Но почему, что я вам дурного сделал?
Поклевский не ответил. Матерно выругавшись, Лунич вышел. На проспекте он остановил фаэтон и поехал к Амалии.
Подумав, Лунич решил, что Поклевский сказал правду, и на душе у него полегчало, как у человека, мимо которого прошла смерть, не задев его. «Долго жить буду», — решил он, засмеялся и пошутил с кучером.
С моста был виден Метехский замок. Лунич подумал о том, как, должно быть, скверно чувствует себя Кецховели. Ловко придумало тюремное начальство. Зимой сажает арестантов в холодный карцер с выбитыми стеклами в окне, с водой, просачивающейся сквозь пол, а летом — в карцер без окна, прилегающий одной стеной к печи и дымоходу тюремной кухни. Арестанты называют карцер «адским».
Лунич остановил извозчика, купил в цветочном магазине букет роз и поехал дальше.
Горничная, румяная девка, осклабилась, увидев его. Он бросил ей монету и вошел в комнату.
Амалия лежала в постели. В комнате пахло аптекой и еще чем-то.
— Здравствуй, моя… хорошая, — сказал Лунич, наклонившись над кроватью, и коснулся губами горячего, сухого рта Амалии. — Почему ты лежишь?
Он придвинул стул, сел, взял ее руку и стал целовать — от запястья до локтя.
— Прости меня, я был груб. Что с тобой, скажи мне?
Не выпуская руки Амалии, он с нежностью всмотрелся в ее лицо. Оно осунулось, пропала припухлость щек, глаза посветлели.
Он рассказал о своих планах.
Амалия приподнялась немного, подоткнула подушку, чтобы голова была выше и, смотря Луничу прямо в глаза, жестко сказала:
— Ты, оказывается, палач. Он засмеялся.
— Теперь у тебя нет больше причин сердиться. Какая ты была с ножом… Дай я тебя поцелую.
— Не прикасайся ко мне! Я говорю, что ты палач и по службе. Мне рассказали. Я думала, ты офицер. А ты, оказывается, мучишь арестантов в Метехи. Поэтому ты был таким со мной.