Пожелание сбылось. Вчера Красин рассказал Авелю, что из киевской Лукьяновки бежали одиннадцать заключенных и в числе их, кажется, бывший агент «Искры» в Баку Гальперин. Наверное, они ушли из тюрьмы оврагами…
Ладо поставил блюдечко с окурком на стол и увидел, что паучок снова протягивает нить от кровати к столу.
Встать! Он вскочил, ополоснул лицо, взял со стола горбушку хлеба и зачерствевший сыр и принялся завтракать, запивая хлеб и сыр водой из кружки и неслышно расхаживая по комнате. Вода попахивала болотом. Ее черпали из Куры, в баржах-водоливах морем доставляли в Баку, развозили по городу в деревянных бочках. Ждать Авеля или выйти в город? Дел до полудня нет. Удивительно, что после возвращения в Баку Ладо ни разу не заметил слежки за собой. Как ни странно, чувствуешь себя увереннее, если знаешь, что за тобой ходит филер, да еще знакомый. Его всегда можно провести — или скрыться, или долго водить за собой, отдаляя от конспиративной квартиры. Может быть, оттого, что филеров не видно, и появилось в последние дни это ощущение кольца, которое сжимается вокруг тебя? Такое ощущение было не раз. Главное — не поддаться ему, не спрятаться в пору, а идти навстречу тому, что грозит, и тогда кольцо словно разожмется.
Выйти, немедленно выйти! Пройтись по городу, посмотреть на море, полюбоваться на гуляющих барышень.
Он несколькими взмахами щетки очистил от пыли свою щегольскую сюртучную пару, оделся, повязал галстук, протер тряпочкой штиблеты, сдвинул шляпу на затылок и вышел за калитку, окунувшись в сухой зной и слепящий свет солнца. Было жарко, и это было хорошо.
Ладо шел неторопливо, но из-за того, что каждый шаг его был чуть ли не метровый, казалось, что дома проносятся мимо него.
«Кто я сейчас? — спросил он себя. — Деметрашвили, Меликов, Георгобиани? А может, я снова Ладо Кецховели?» Интересно, догадались ли жандармы, что Датико Деметрашвили два года назад раздвоился, и одна половина его по-прежнему обитает в Гори, а другая с паспортом в руках живет в Баку? Настоящих! Датико далек от революционных дел, но он с детства, еще с Горийского духовного училища, привязался к Ладо и охотно подарил ему свое имя вместе с удостоверяющим его личность паспортом.