Авель кивнул Вано, чтобы он шел к выходу.
Никто за ними не следил. Они побежали на Чадровую и за ночь разобрали печатную машину и станок, уложили детали и шрифты в ящики. Не хватило досок на крышки. Когда рассвело, Авель побежал на лесную пристань, купил досок, нашел плотника, он за полтора целковых привел ящики в порядок. Теперь надо было перевезти ящики на пристань и сдать на хранение. Для всего этого требовалось рублей пятьдесят, не меньше.
— Подожди меня здесь, — сказал Авель, — я съезжу за деньгами. О чем ты задумался? Устал? Давай перекурим, передохнем.
Плотное, круглое лицо Вано словно окаменело.
— Что? — спросил он.
— Устал?
— Нет… Говоришь, Датико велел, чтобы я сразу уехал?
— Да
— И обо мне позаботился. Сколько мы с ним… Я кручу колесо — он листы накладывает, я накладываю — он крутит. Печать он лучше меня знал, а набирал медленнее. Откуда я мог знать, что он Ладо Кецховели. Для меня он все равно останется Датико. Вернусь в Тифлис, поеду в деревню к матери. Датико у меня спрашивал про нее. Я рассказывал. Он говорил: увидишь, от меня привет передай.
— Ты же наборщик, мастеровой. Что ты будешь делать в деревне?
— Мать одна, побуду с ней немного, потом видно будет.
— Все же не надо было ему называть себя.
— И-и, — протянул Вано, — откуда мы с тобой знаем, как надо и как не надо. Он сидит, а мы с тобой благодаря ему гуляем. Ты так не сделаешь, я так не сделаю, а он сделал. Потому что мы — это мы, а он — это он. Но ты ведь тоже туда пришел. Зачем?
— Узнал, что вы там.
— Вместе быть захотел? Это хорошо. Для дела плохо, а по-человечески хорошо. Только… Только ты хотел: если нам плохо, чтобы тебе тоже стало плохо. А Датико думает — пусть мне одному будет плохо, а всем моим товарищам хорошо.
Авель никогда не слышал от молчаливого Вано таких долгих рассуждений.
— Ладо хотел спасти Виктора Бакрадзе.
— Какого Виктора? — спросил Вано.
— Помощника машиниста, двоюродного брата Дмитрия. Он шрифт нам возил, литературу у себя прятал.
— Не знаю такого. Он революционер?
— Нет еще, просто Ладо помогал, любил его.
— Видишь? — сказал Вано. — А ты говоришь: не надо было, не надо было. Виктор не понимал, что делает, а Датико все понимал. Разве мог Датико его бросить? Дело — это рука, работа. Сломаешь руку — плохо, работать не будет, но главное все-таки не рука, а человек. Я так думаю. И ты увидишь — завтра все рабочие о поступке Датико узнают, все будут говорить: вот человек! Ты знаешь, как бывает, одному говорите: так надо жить, так делать — он верит, а другому говорите — не верит. А теперь кто не верил, подумает — они правы, им надо верить! Датико в одну минуту больше сделал, чем ты и я за два года.
Он умолк.
— Я пойду, Вано, надо торопиться.
— Ты скоро вернешься?
— Скоро. А что?
— Так. Не хочется одному быть.
Авелю повезло. Ему вскоре попался на улице фаэтон.
— Гони в Баилов! — крикнул Авель, прыгнув на подножку.
Красин спал. Авель постучал в дверь спальни, не услышал ответа и толкнул дверь. Спальня была хорошо и со вкусом обставлена, как и вся квартира главного инженера «Электросилы». На полу у постели валялась книга.
— Леонид Борисович!
Красин открыл глаза.
— Енукидзе? Что случилось?
— Арестован Кецховели, он сказал, чтобы мы спрятали типографию, нужны деньги, рублей пятьдесят.
— Поднимите, пожалуйста, шторы. Когда Авель повернулся, Красин уже надел халат и сунул ноги в ковровые татарские бабуши.
— Садитесь, рассказывайте. Нет, лучше отвечайте на вопросы. Когда арестовали Владимира Захарьевича?
— Вечером.
— Где?
— На нашей квартире.
— Что нашли при нем?
— Не знаю.
— Арест случайность или выследили?
— Он назвал себя сам. Авель рассказывал, вглядываясь в спокойное лицо Красина.
— Можете не продолжать. Все понял. А вы как там оказались?
— Я вошел в дом, когда узнал, что там жандармы и Кецховели…
Красин сощурился и кашлянул.
— Вы надеялись, что, увидев вас, Порошин и Вальтер отпустят Владимира Захарьевича? — едко спросил он. — Простите, это не потому, что мало ценю вас.
Авель вспыхнул.
Красин прошелся по комнате.
— Рыцари! — буркнул он. Авель промолчал.
— Кого вы успели предупредить об аресте Владимира Захарьевича?
— Только Согорашвили.
— Что сделано с типографией за ночь? Авель рассказал.
— Ясно. Хорошо, что все уложили. Красин задумался, перестал ходить.
— Почему они вас не взяли?
— Перед домом была толпа рабочих. Порошин торопился скорее увезти Кецховели. Все полицейские сгрудились вокруг Ладо, на нас и внимания не обращали. Вальтер велел, чтобы мы не трогались с места.