Накурившись до тошноты, Ладо вернулся в купе.
Ставраки сидел рядом с Костровским, щуря фиолетовые глаза. Пожалуй, он не грек. Похож на румына. Затевать разговор не собирается, но какое-то неясное напряжение пробивается сквозь внешнее безразличие и сонную вялость. И почему он ночью ел втихомолку? Прощупать его?
— Вы с какой целью в Баку, если не секрет, конечно? — спросил Ладо. — Хотите открыть новое дело?
— Да, намереваюсь, — буркнул Ставраки.
— Может, я сумею вам помочь советом? Вы где остановитесь? Есть у вас в Баку знакомые?
— Не знаю еще. Знакомых не имею. Ставраки притворно зевнул.
— У нас небольшие типографии — Промышлянского, Шапошникова. Если по-настоящему пустите дело, конкуренции они не выдержат, — продолжал Ладо.
— Посмотрим, — сухо произнес Ставраки.
— Вы только хозяйничаете или сами когда-нибудь работали в типографии?
— Почему вы решили?..
— Судя по вашим рукам, вы когда-то имели дело с рабочим инструментом.
Ставраки холодно усмехнулся.
— Всю жизнь столярничаю. Но вы правы. Отец, когда я еще учился в реальном училище, обучал меня в своей типографии набору и верстке. А вы тоже сведущи в типографском деле?
Быстрый вопрос его был как ответный удар шпагой.
— Да, много раз заказывал визитные карточки, — барски пренебрежительным тоном ответил Ладо. — Вы сказали — «верстке». Что это такое?
— Неужто не знаете? — Ставраки коротко и толково объяснил.
Возможно, он в самом деле ничего не сочиняет. А может, владеет собой? Ладо перестал задавать Ставраки вопросы, но продолжал посматривать на него.
За окном появились и уползли глинобитные домики с плоскими крышами.
— Азия! — сказал Костровский. — В Баку тоже такие сакли?
— Да. Но не думайте, что у нас одна нищета. В центре города, — стал рассказывать Ладо, — вокруг площади, ее называют «Парапетом», стоят дома, говорят, не хуже, чем в Петербурге.
— Вы не бывали в Петербурге, — сказал Костровский. — И там трущоб хватает — как и в любом российском городе. Да-а, мастеровой люд всюду у нас живет по-свински, не то, что в Европе.
— Вы бывали за границей?
— Нет, но я знаю, читал!
Костровский стал говорить об отсталости России, тупости и ограниченности правительства, бездарности царствующего монарха, власть которого, по примеру европейских государств, следовало бы ограничить хотя бы введением конституции.
— Почему у нас нет сильных правящих партий, как в Англии? — спросил он. — Ответьте мне, господа.
Ладо молча взглянул на Ставраки. Глаза его словно потускнели, губы вытянулись в две полоски.
— Не знаю. В Англии не бывал!
Костровский пренебрежительно фыркнул.
— Потому что все трусят, как вы, прошу извинить меня за резкость и прямоту. Абсолютизм держится потому, что все набрали в рот воды и молчат. Да, да! Каждый в своем углу сидит, как сыч, и молчит.
— Но проходят ведь забастовки, стачки, — сказал Ладо.
— Е-рун-да! Ерунда и еще раз ерунда! Бастуют рабочие, а царя должна обуздать техническая интеллигенция.
— А вы не боитесь произносить такие слова? — спросил Ладо. — Ведь если вы всюду так рассуждаете, мысли ваши могут дойти до слуха господ жандармов.
Слова «господ жандармов» он произнес с нажимом и быстро посмотрел на Ставраки. Глаза у того забегали. На этот раз он явно себя выдал. Что ж, посмотрим, что будет дальше.
Костровский снова усмехнулся:
— Я инженер, господин Меликов, а просвещенные головы инженеров нужны сейчас, никто их не тронет. И в конце концов, я знаю, где можно говорить. Хотя, должен вас заверить, я с наслаждением бросил бы свои слова прямо в лицо императору. Да, да! Я сказал бы, что ему пора сходить со сцены, что пришло время уступить место деловым, умным людям!
— Да вы революционер, господин инженер, у вас такие стремления, — опасливо произнес Ладо.
Ставраки опустил голову.
— В известном смысле — да, — подтвердил Костровский. Он встал и, размахивая руками, продолжал говорить. Видя перед собой, как ему казалось, испуганных и восхищенных слушателей, он совсем разошелся.
— Я страдаю, когда вижу умирающего от голода рабочего! — выкрикивал Костровский. — Мне стыдно за свою страну!
Он так кричал, что проводник открыл дверь, выясняя, не произошло ли скандала.
— Закрой дверь, осел! — рявкнул Костровский и пронзил взглядом Ладо и Ставраки. — Вы возражайте, возражайте мне, господа, если не согласны со мной. Можете вы назвать хоть кого-нибудь, кто сейчас всерьез борется с царизмом?
Ставраки отрицательно качнул головой.