— В село Тепловку. А шестьдесят лет спустя Маруся, впервые с того дня, как они попрощались, узнала о Ладо. Она увидела на том доме, где он жил, мемориальную доску и узнала, что он был революционером. Потом она увидела табличку: «Улица Ладо Кецховели».
— Узнал бы я Марусю сейчас? — пробормотал Варлам. — Она сильно изменилась?
— Я не успел ее повидать. Когда я приехал в Киев, было уже поздно, она умерла. И, насколько мне известно, совсем одинокой.
Варлам долго сидел, задумавшись.
— Пойду поработаю еще, — сказал он и встал. — Ты не голоден?
— Вы всегда об этом спрашиваете.
Я застегнул на нем ремень опрыскивателя.
— Спрашиваю, потому что ты с дороги. А вообще я всегда терпеть не мог болтунов, которые с амвона призывали других людей к умерщвлению плоти и отказу от благ жизни, обещая им за это блаженство в будущем раю или райскую жизнь для их внуков. Такие призывы — обычно величайшее ханжество! Проповедники, сойдя с амвона, идут вкусно и обильно обедать, не отказываясь от шашлыка в пользу будущих внуков человечества.
Он пошел, прикрыв рот и нос платком, в виноградник, и серебристое облачко раствора купороса покрыло зеленью листья лозы. «Какой он большой, высокий», — подумал я, любуясь Варламом, его широкими плечами. Несмотря на тяжелый опрыскиватель, он держался прямо, шагал легко. Пройдя один ряд, перешел в другой и двигался теперь на меня. Лучи солнца пробивали влажное облачко раствора и образовывали вокруг головы и плеч Варлама сияющее зеленое полукружье.
— Вы зеленый, как виноградные листья! — сказал я, когда он приблизился.
Он остановился и бросил на меня озорной взгляд из-под зеленовато-серебристых бровей.
— Иногда мне кажется, что я родной брат виноградной лозы. Не сиди без дела, наруби дров и разожги огонь. Скоро придет Машо.
Машо улыбнулась, увидев меня, и принялась готовить ужин. Я снова обратил внимание на ее спокойную уверенность.
— Машо, — спросил я, — вы когда-нибудь волнуетесь?
На ясном лбу ее появилась морщинка, тоненькая, как тень от нитки.
— Я не поняла…
— Бывает, чтобы вы не знали, как поступить, колебались, были в плохом настроении?
— Не знаю… Нет, пожалуй, нет. Это плохо?
— Нет. Но неужели вы ни из-за чего не беспокоитесь, ничего вас не огорчает?
— Почему же, я беспокоюсь за своих больных, вообще не люблю, когда люди болеют. Но ведь жизнь — это жизнь, правда?
— Да, конечно, — сказал я. — Вы очень напоминаете Варлама.
— Я рада, что похожа на него.
Варлам закончил работу, умылся и переоделся. Мы поужинали. Машо вымыла посуду и заспешила на автобус — она возвращалась в Гори.
— Сколько лет Машо? — спросил я. — Замуж она не собирается?
Варлам пожал плечами.
— Ждет, как и всякая девушка, когда появится тот, кто ей предназначен. Я в ней уверен. Сердце ее не ошибется. Могу даже сказать, каким он будет.
— Каким?
— Очень сильным тут — Варлам согнул руку в локте и показал на свой бицепс, — и тут — он постучал себя пальцем по лбу, — и очень добрым.
— Каждая девушка мечтает о таком, — сказал я, — а еще более каждый дедушка для своей внучки.
— Поддразнивать меня — зряшное дело. Я знаю Машо и могу добавить, что если ей не встретится такой, она полюбит самого несчастного, обиженного судьбой человека.
Понимая несуразность своего вопроса, я все же спросил:
— Допустим, что она ждет, ждет, а он все не появляется. Когда определится, что у нее уже нет надежды встретить его?
— Не знаю, это таинство. Что-то вдруг созреет и, как почка, лопнет, и раскроется одновременно во всем мире и в ней.
Мы помолчали, прислушиваясь к стрекоту цикад. Варлам вздохнул.
— Да-а, так и не встретились Маруся и Ладо в новом, светлом мире… А что ты хочешь увидеть в старом Тифлисе, сынок?
— Я хочу посмотреть на Тифлис последних лет прошлого века. Ладо ведь перебрался туда в 1897 году?
— Да. Ладно, посмотрим старый Тифлис. А Джава тебя интересует?
— Разве вы бывали там в те годы?
— Конечно, ездил к Ладо в гости. И не раз. Тквиави находится у самой границы с южной Осетией, в десятке километров от города Цхинвали, а нынешнее курортное местечко Джава, расположенное в ущелье за Цхинвали, было при жизни Ладо маленьким горным селением. Я бывал в Джаве, но немногое смог узнать о Ладо, и мне в голову не пришло спросить о Джаве у Варлама.
— Вы для меня прямо клад, — сказал я. — Но разве в это время вы были не в Киеве?
— Меня зимой того года выгнали. Я дал пощечину профессору, который оскорбил моего товарища, еврея. Так рассказать про Джаву?