Сам Лунич тоже преуспел на государственной службе. Еще молод, а уже помощник начальника губернского жандармского управления.
Лунич положил гантели, попрыгал, пока тело не покрылось испариной, и позвал денщика. Гришка принес в кувшине воду. Лунич наклонился над умывальником, из-под руки наблюдая за ухмылкой на сытой роже денщика. Тот не терпел голых людей, а Лунич, зная это, подолгу не надевал исподнего белья. В остальном они привыкли друг к другу и ладили. Ради порядка Лунич время от времени грозился: — В строй отправлю. — Гришка привычно притворялся, что пугается.
— Еще полей, — со стоном приговаривал Лунич, — на шею. О-о, хорошо! На спину. Хватит. Полотенце! Завтрак!
Лунич надел белье, накинул халат, и Гришка подал неизменный завтрак: стакан мацони, яйцо всмятку, салат из помидоров, кровавый бифштекс и кофе с молоком и булочкой.
— Гришка!
— Слушаю, ваш-родие!
— Разгильдяй, мясо пережарил! Пойди в цветочный магазин, вели, чтобы приготовили букет из белых роз, и отнеси по адресу: улица Лермонтова… Запиши, а то забудешь.
Внимание к женщине тоже входило в установленный Луничем для себя кодекс поведения. Букет цветов, флакон духов «Риго» от Чарахчианова — долг чести офицера. Вряд ли штатской штафирке придет в голову послать букет роз женщине, с которой ему довелось, как говорят монахи, вознестись на воздуси. Отхлебывая кофе, он подумал о том, как необходимо сейчас раскрыть большую организацию эсдеков или, найдя тайную типографию, заполучить в руки всех, кто имеет к ней отношение. Сколько было споров с Лавровым, сколько Лунич доказывал, что типография находится в Баку, а не в Тифлисе, и не в России, как предполагал начальник Тифлисского жандармского управления генерал-майор Дебиль. Наконец, в бакинской таможне вскрыли в конце прошлого года посылку, направленную из Мюнхена на имя зубного врача Софьи Гинзбург, и в двойном дне нашли стереотипное клише «Искры» под номером 12! Стало ясно, что именно в Баку находится главная типография российской партии социал-демократов. Дебиль пожал руку Луничу: «Дивлюсь вашему чутью». «Теперь, ваше превосходительство, ротмистр Лавров поймет, наконец, куда увезли из Тифлиса стереотипный станок и почему в обращении нет «Искры» под номером 12». Дебиль кивнул: «Конечно, конечно, наш старательный начальник розыскного отделения должен более благосклонно прислушиваться к вашему мнению. Не так ли, ротмистр?» Лавров щелкнул каблуками и сказал: «Возможно, ротмистр Лунич имеет, помимо нашей, свою личную агентуру?» «Нет, — ответил, улыбаясь, Лунич, — я имел следующее основание стоять за Баку, я рассуждал так: будь я эсдеком, лучшего города, чем Баку, для сохранения тайной типографии не найдешь. Там десятки тысяч рабочих и, кроме того, прошу прощения, ваше превосходительство, за откровенное высказывание, кроме того, я считал бы, что в Баку легче остаться нераскрытым, чем в Тифлисе, где розыскным отделением руководит ротмистр Лавров».
Лавров, не поняв, поклонился. Генерал улыбнулся, оценив иронию, но все же покачал укоризненно головой. «Впрочем, — сказал он, — вы подали мне хорошую идею, надо послать в Баку наших филеров. Начальнику бакинского управления полковнику Порошину, дабы не нарушать целостности агентурной работы, об этом сообщать не будем, а департамент поставим в известность».
Лунич с помощью Гришки надел мундир и вышел из дому. Он шел по Михайловскому проспекту, оглядывая прохожих, особенно дам, позванивал шпорами и щурился от солнца. По дороге в управление он зашел побриться к старичку-парикмахеру, когда-то замешанному в польском восстании и сосланному на Кавказ.
— Ну, — сказал он, усаживаясь в кресло, — может быть, сегодня вы признаетесь в своих связях с социал-демократами?
Это была обычная шутка, с нее он всегда начинал разговор. Забавно, что старик никак не мог привыкнуть к этому вопросу, каждый раз бледнел, и руки у него начинали трястись.
— Не пугайтесь, — с удовольствием сказал Лунич, — а то еще оцарапаете меня.
Лунич не испытывал к бунтовщикам никаких острых враждебных чувств как к индивидуумам. Дебиль как-то высказал парадоксальную мысль о том, что, исчезни бунтовщики, жандармы лишились бы куска хлеба. «Если бы не было бунтовщиков, — ответил Лунич, — мы с вами, ваше превосходительство, их придумали бы». Дебиль улыбнулся. «Рискованное суждение, но не лишенное смысла. Государство не может не подавлять. Если оно перестанет это делать, его разрушат. Знаете, ротмистр, я всегда чувствую в вас внутреннее спокойствие, уверенность. Вы никогда не суетитесь, как, например, Лавров. Чем это объяснить?» «Я всегда делаю по утрам гимнастику, ваше превосходительство, обливаюсь холодной водой, не болею и думаю прожить долго». Лунич увернулся от прямого ответа, ибо знал, что в разговорах с начальством не стоит выходить за определенные границы, хотя в его возможном ответе не было бы ничего особо предосудительного. Откровенно Лунич ответил бы так: «У меня твердые убеждения. Заключаются они в следующем: государство всегда останется таким, каково оно есть. Допускаю, что со временем могут измениться формы правления, так сказать, вывеска на лавке, но суть останется одна. Что изменилось, например, для французской полиции от того, что нет императора и государством правит президент Лубе? При Петре Великом был Сыскной приказ и стрельцы, а теперь есть департамент полиции и жандармский корпус. Раньше бунтовали, теперь бунтуют и в будущем будут бунтовать. Правителям всегда нужны Луничи, на нас все и держится. В этом мудрость бытия. Не будь Луничей, вместо порядка на земле воцарился бы хаос. Русский интеллигент требует свободы для себя, для народа, свободы бунтовать, устранять того, кто имеет власть. Но ежели интеллигент добьется власти, он тотчас призовет на помощь Лунича: а ну, проследи за порядком, поймай, посади в тюрьму всех бунтовщиков».