Вот только что-то в дурацкой ночной истории цепляло Машу своей настоящестью.
— А я вот о чем не спала сегодняшней ночью… — Землепотрясная, кряхтя, пыталась влезть в шорты-трусы. — То, что мой Ян не демонстрирует тебе свое отношение ко мне, тоже не означает, что он относится ко мне так же, как и к тебе! Скажешь, я не права? — Шорты сопротивлялись. Но Даша не сдавалась и победила.
— Но все-таки брошка была в виде Лиры, — с сомнением сказала Маша.
— Да хоть в виде черепа и костей! Что из того? Да и была ли она во-още? Может, это такая себе легенда семейная: родичи Ахматовой потом придумали, когда она поэтессой стала, чтоб было чего журналистам в интервью рассказать. Или она сама. Она во-още была жуткой обманщицей. Вот уж кто умел себя распиарить, так это Анечка Горенко. Ты вообще в теме, что еще при ахматовской жизни художники нарисовали больше двухсот ее портретов? Вот это, я понимаю, раскрутка!
Чуб подскочила к зеркалу и показала ему свою попу.
Шорты врезались в ягодицы, оставляя нижнюю часть открытой на обозрение.
Однако в пониманье певицы одежда существовала отнюдь не для того, чтобы что-то скрывать, а одеваться хорошо, в ее понимании, означало — так, чтобы оборачивались все прохожие.
Ныне же следовало расстараться особенно…
— OK! Сзади полюбят, спереди привыкнут, — глубокомысленно огласила Чуб. — А когда мы сегодня с Яном встречаемся?
— Но в Киеве, действительно, не было ни одного большого писателя. Ни одного большого поэта, — продолжала сомневаться студентка исторического факультета. — За всю его историю.
— Не было, — подумав, покивала косами дочь литературного критика. — Но ты так рассуди: а при чем во-още Лира к Киеву? Лира — это ж типа из Древней Греции.
— Логично.
— Остынь! Куча народу находит всякую хрень. Куча народу вешается! Здесь даже нет ничего мистического. — Вид сзади Дашу удовлетворил.
Оставалось подобрать умопомрачительный верх.
— Если бы в этой истории не было ничего мистического, нас бы туда не позвали, — аргументировала Ковалева.
— О’кей, — немедленно отыскала лазейку Землепотрясная, обладавшая ярковыраженным талантом к спорам. — Анна Голенко верила в мистику, и ее мистицизм ее доконал. Поэтому ее проблема как бы подпадала под нашу парафию…
— Я поняла! — озарило Машу. — Теория твоего дедушки Чуба! Теория повторяющихся слов. Это же правда! Так с нами общался Город, когда мы были совершенно слепыми. Он постоянно подбрасывал нам подсказки. Он нас направлял. Все вокруг указывало нам путь — название спектакля на афише, статья в газете…
Внучка Чуб принялась чесать нос.
Именно благодаря статье в случайной газете, принесенной ветром и прибившейся к Дашиным ногам, Дашины ноги и отправились в «Центръ колдовства», где умирающая Киевица Кылына…
— О’кей. И че из того? — оборонилась спорщица. — Это означает лишь то, что мой дедушка был умный парень.
— Нет, — оспорила упрямая Маша. — Это означает, что кто-то специально подводил Анну Голенко к подобному выводу.
— Вот и прекрасно, — сделала нелогичный вывод певица. — Вот мы и поняли, в чем колдовство. Кто-то подводил эту тетку к самоубийству, но мы вовремя вмешались и спасли ее.
— Но кто этот кто-то?
— Какая разница?! — разрезала Даша воздух рукой. — Пойми ты, Голенко — это полный голяк! Я задницей чувствую. — Для убедительности Даша выпятила интуитивное место и похлопала по нему рукой. — Какая-то третьеразрядная поэтесса возомнила, что ее обокрала Анна Ахматова, и решила покончить с собой. Хренотень и графоманские бредни! — Певица вздохнула.
Ибо было понятно: никакая это не хренотень. А нечто важное и значимое, что они по ничерта-незнанию просто не способны понять.
Иначе зачем бы на небе загорался красный огонь?
— Но иногда твоя задница все же ошибается, — сказала Маша.
— Ну, она, конечно, не Господь Бог, — капитулировала Чуб.
Выдернув из шкафа украинскую вышиванку-сорочку, она прикидывала ее на себя.
— Ладно, пускай не голяк, пусть висяк. — Раритетная рубаха из коллекции дедушки Чуба слегка примирила ее с Машиным упрямством. — Разницы нет! — Внучка Чуб нырнула в рубаху. — И если в ближайшее время небо не маякнет нам че-то покруче и попонятней, ее для нас и подавно не будет. — Даша завязала узел под грудью, нацепила четыре мониста, серьги, двадцать браслетов и прозвенела: — Сегодня 10-е! Послезавтра бой. И за такую историю нам его на год не перенесут. А поскольку на небо больше полагаться нельзя, единственное наше спасение срочно отыскать хоть один ведьмацкий корень! Слушай, — озадачилась она, разглядывая экипировку (как и следовало ожидать, кожаные шорты-трусы в комплекте с буйной национальной вышивкой и ботинками а-ля Джонни Депп выдали землепотрясный результат!). — Но если мой деда так классно знал все ведьмацкие примочки, неужели он мог вычислить их просто так? Неужели у нас в роду никого не было? Это же нонсенс! Родиться в Киеве, где стоит целых четыре Лысых Горы, где каждая вторая — ведьма… И оказаться третьей! Да быть того не может. Я задницей чувствую. Я — точно ведьма! А Катя тем более! Во времена инквизиции ее бы сожгли без всяких доказанных родственников, только за то, что такая красивая. Сказали бы «ведьма» — и в костер…