Васин торс рухнул вниз в поясном поклоне:
— Умоляю, Ясная Пани, простите! Вы — Киевица. Я сделаю все, как вы скажете. Но вы должны были знать…
— Вы правы, — смягчилась Катерина. — Я должна была знать. Хорошо, что вы сказали это именно мне. А в чем, собственно, заключается ваше пророчество о Трех?..
— Мама… — Маша выпустила Книгу из рук. Страх пополз по желудку холодной, щекотной струей. — Боже! Мы дуры! И Вася тоже… — Она поперхнулась накатившим отчаянием.
— Наша Вася? Василиса Премудрая? — отреагировал ее одногруппник.
Маша безнадежно заценила Весы. И резко сбросила со стола конспекты и шпоры.
— Ты тоже знаешь, кто я! — сказала она.
Он кивнул.
Он и так знал практически все. И она рассказала ему все остальное.
— …у нас могут забрать нашу власть. Но это не важно. Я только теперь поняла, если Весы покачнулись так сильно, Город ждет что-то ужасное! Не нас троих — весь Киев. А мы, эгоистки, подумали о себе… Город может погибнуть!
— Тогда почему ты сидишь здесь и зубришь билеты? — задал резонный вопрос Мирослав.
— Потому что я не знаю, что делать, — честно сказала она. — Куда бежать, кого спасать? Что это «что-то»? Никаких зацепок!
— У вас масса фактов.
— И что мы имеем в итоге? — пасмурно сказала Маша. — Дочь Кылыны объявила нам войну. Красный огонь указал на Анну Голенко, убежденную, что Ахматова вывезла из Киева Лиру и потому у нас нет литературы. У меня нет ведьмацких корней. У Даши тоже — по маме. Она собиралась заехать к отцу. Катя обещала навестить своих родственников.
— Подожди. — Мир прошелся по комнате. Кошки отсутствовали. В Башне стояла тишина. — У вас есть не раскрытое дело Анны Ахматовой.
— Нет, — отказалась Маша от раскрытия дела повесившейся из-за Горенко Голенко. — Даша права. Неважно, нашла ли Ахматова Лиру. Важно, что проблема величия местной литературы — не та проблема, из-за которой нам продлят власть на год. Получается: спасать литературу бессмысленно. Остается спасать самих себя.
— А если Ахматова — чернокнижница, ведьма, колдунья? Если дело не в литературе?
— А в чем? Она ж соврала про Купалу. И про Чингисхана. Она все врала. Она родилась 23 июня!
— Как раз 23 июня Купалу отмечают веды. Ты не знала? — Мир тоже был историком. — Купала — праздник летнего солнцестояния. А к 7 июля солнце уже идет на убыль. Самый длинный день в году — 23-го. Отсюда и разночтения.
— И что из того? — уперлась Ковалева. — Мало ли в Киеве ведьм… Ахматова же не наша бабушка.
— А если она твоя бабушка? — высказал лихую мысль Красавицкий.
— Ахматова — моя бабушка? — Маша аж засмеялась от смелости его размышлизмов.
— А откуда ты знаешь? — Он сел к ее ногам. — Ну, не твоя — так Катина, Дашина! — (поминая их, Мир поморщился). — Не родная — двоюродная бабка, троюродная! У нее были братья и сестры?
— Не помню. — Ковалева поискала глазами торбу с журналом, прихваченным из квартиры на улице Анны Ахматовой.
Торба нашлась.
— А потом, она ж не из Киева. Ахматова жила здесь какое-то недолгое время. Она из Питера.
— Здрасьте, приехали! — гоготнул Мирослав. — Она из Одессы. Одесситка, с Большого фонтана! У нас там дача, на 10-й станции. А Ахматова родилась на 13-й. Там и барельеф ее висит. Моя мать туда розочки носит, изображает интеллектуалку.
— На 13-й? — ум зацепился за «чертову дюжину». — Какой еще станции?
— Большого фонтана. «Фонтан черемухой покрылся… наш Костя, кажется, влюбился», — пропел Красавицкий немеркнущий хит про Костю-моряка.
— Ну, то Одесса… — открестилась Киевица. — А то Киев.
Журнал лежал в торбе в соседстве с конспектом Кылыны.
Маша уселась на ковер рядом с Миром и распахнула белый переплет «Ренессанса».
Мать Анны Андреевны, Инна Эразмовна, была дочерью Эразма Ивановича Стогова, который служил в канцелярии киевского генерал-губернатора Д. Г. Бибикова и содействовал благоустройству города,
— преподнес ей новость журнал.
— Вот те раз, — сказала она.
— Так все-таки частично из Киева! По маме! — развеселился Красавицкий. — Эх, Маша, Маша, зря ты у нас в институте отличница!
— Я просто поэзию не очень люблю, — повинилась та. — Я все помню. Ахматова жила на улице Меринговской, 7, потом на Тарасовской, 23/25. Еще помню, что «Киев не оказал на ее творчество никакого влияния», — процитировала студентка продиктованный педагогом конспект.
— А братья и сестры у ней имеются? — поторопил Красавицкий.