- Мы с Василием Васильевичем из милиции. Хотим кое о чем порасспросить вас.
Надежда Григорьевна кивнула:
- Василя-от я знаю. Со Струг он. Полины Рыскаловой сынок. Моей свояченицы.
Лейтенант заерзал на скамейке, хотел что-то сказать, но не сказал.
- Самого-от я впервой вижу, но слыхала, слыхала, что он нонесь у нас в чинах. А ты, милой, отчего в пиджачке? Без погон-то? Агент?
Она сказала с ударением на "а". Корнилов засмеялся и кивнул головой:
- Агент, агент. Из розыска я, уголовников ищу.
Надежда Григорьевна понимающе улыбнулась.
- Насчет Сашки Иванова небось? Ох и питух, не приведи господи. Всех у нас во мхах перезюзил. И Главдю испортил. Она хоть и сиделица, а девка была хорошая. Передовка в лесхозе. От тюрьмы да от сумы грех зарекаться... А этот зюзюкало и ее к вину приохотил.
Говорила Надежда Григорьевна забавно - будто ручей журчал. Все время на одной ноте, без остановки. Приходилось постоянно вслушиваться, чтобы разобрать каждое ее слово.
- Возле Орельей Гривы парня-от он порешил? - вдруг спросила она.
- Где, где?
Надежда Григорьевна широко улыбнулась и, словно боясь обидеть гостей, прикрыла рот коричневой сухой ладонью.
- Да у леса, милой, у леса. Мы так горку называем - Орелья Грива. Она наконец села на табуретку и повторила: - Сашка убил-от?
- Кто - мы не знаем. Не знаем даже, к кому шел убитый, - ответил Корнилов. - Вы что же, Надежда Григорьевна, одна живете?
- Одна, товарищ хороший, не знаю, как зовут тебя. Одна.
- Игорь Васильевич меня зовут.
- Я уж десять лет как одна, - стала рассказывать старуха. - Сын-то с дочкой в городе. Хорошо устроились. В прошлом годе Верка, дочь-то наша, приезжала. Нарядная. Гостинцев мне навезла... - Надежда Григорьевна вздохнула, словно вспомнились ей дочкины гостинцы. - Да я и сама-то хорошо живу. Хо-ро-шо. Пенсию каждый месяц двадцать один рубль получаю. Да сын присылает. Когда пять рублей, когда боле. К Новому году десятку прислал...
- А сын не приезжает?
- Не. Скучно ему тут. Приятелей нет. И девок не осталось. Все меня зовет. В город-от.
- Да, народу у вас во Владычкине совсем мало, - согласился Корнилов. - Заскучаешь.
- Из молодых-от кто? - стала прикидывать старуха. - Главдя-сиделица? С зюзюкалой связалась. Именито его и слышать не хочу! Федотовы. Сестрицы. Да Вовка, Верки Федотовой сын. Так ему еще и шашнадцати нет. За прогоном бабка Калерия. Она с печки не встает. Я ей поесть когда сготовлю, она и сыта неделю. А остальные навроде старой Кавалерии, - она хихикнула. - Это я так старуху зову. Шучу над старухой.
Игорь Васильевич улыбнулся, подумал: "Какая же старая должна быть эта бабка Калерия, если Надежда Григорьевна по сравнению с ней себя молодой считает!"
- Но родные-то, наверное, есть у каждого? Ездит кто из города? спросил он. - Да ведь и Луга под боком.
- В Луге-от есть наши. Пустили там корешки. Так они сюда носа не кажут. Городскими себя считают. И в Питере наши живут. Как же, там родня есть! Да ведь редко ездют. Уж рази что летом. Зимой-то не ездют. У бабки Калерии сынок инженер. И сам уж лет пять не является, да хоть бы к празднику пятерку прислал матери. Тю-тю! Не то что мой.
- А ведь у вас такие леса вокруг! - сказал Корнилов. - Грибов, ягод, наверное, тьма. И дичь! Охотники-то приезжают?
- Не приезжают, милой. Разве что к егерю. А у нас во Владычкине Вовка Федотов один палит по воронам. Отцова берданка ему досталась, вот и палит.
- Выходит, что не густо у вас с населением, - улыбнулся Корнилов. - И родственники про Владычкино позабыли. От станции далековато.
Старуха помолчала.
- Ну а егерь с лесником, наверное, бирюками живут? Попробуй-ка до них добраться?
- А чего до них добираться? - удивилась старуха. - Не велик и крюк. Версты на две подале нас. Егерь-то с семейством живет. С женкой. Трое у них - мал мала меньше. Болыпенький, правда, в школу бегает. - Она засмеялась, опять, как в начале разговора, прикрыв рукой рот. - Волков не пугается... Ильич, лесник-от, один проживает. Одинокий. Ни детей, ни женки. Хотя кто его знает... Не мшинский он, не нашенский, но мужчина добрый, обходительный.
- Да ведь он здесь с незапамятных времен живет, - вставил молчавший все время участковый.
- С запамятных, с запамятных. Давно живет, да не наш. Не из Мхов, строго сказала Надежда Григорьевна и, оборотясь снова к Корнилову, подолжала: - Он, Ильич-от, с пятьдесят шестого здесь. Аль на годок ране. Степан Трофимыч, старый лесник, умер, - Надежда Григорьевна перекрестилась. - Наш был братец. Ильич-то и приехал на его место.
Надежда Григорьевна задумалась, рассеянно глядя в замерзшее оконце. Корнилов не торопил ее, ждал, когда сама заговорит.
- Степан-от тоже одинокий был, - наконец заговорила старуха. - Уж такой одинокий! Никого ему, окромя леса, не надо. Вот охотник-то был. У меня подушки пером набиты - все он, брат. Дичи настреливал! Ружье у него большое, да-а-алеко стреляет. С подзорной трубой...
Игорь Васильевич внимательно слушал Надежду Григорьевну, стараясь представить себе по ее рассказу всех обитателей деревни, их возраст, интересы. Ведь к кому-то из них направлялся этот человек... И Санпан прожил здесь, во Владычкине, долгое время. Ходил, наверное, к кому-то в гости, говорил о жизни. Был на виду. В такой деревушке от людских глаз не скроешься...
Участковый все время ерзал на лавке, поглядывал на часы. Корнилов чувствовал, что ему не терпится идти дальше, говорить с другими людьми, что-то предпринимать. Неторопливая беседа со старухой, похоже, раздражала лейтенанта. Ему хотелось действовать.
И только когда старуха упомянула про ружье, он замер вдруг, словно пойнтер, почувствовавший дичь. Перестал ерзать и сидел совсем тихо, стараясь не упустить ни одного слова из разговора. Игорь Васильевич внутренне усмехнулся, искоса взглянув на лейтенанта.
- А Ильич-то после него, после Степки, основался, - продолжала старуха. - Говорят все - одинокий, а мне одна баба сказывала: сын у него был. Только сызмальства поссорился с отцом. С войны.
- И что ж, сын к леснику не ездит? - поинтересовался Корнилов.
- Не ездит, батюшка, Да ведь и он про сына молчит. Одинокий, говорит, я. А баба-от, ну та, что про сына мне рассказывала, сама зайцовская. С-под Сиверской. Знает его. Чегой-то там у них вышло, а чего - не помню.