А что Новиков? О нем никто не спорил. Его арестовали через месяц. Дело было быстрым, и его расстреляли в том самом дворе. Не били, не хулили, просто расстреляли. Щербатый солдат, волею судьбы и тут оказавшийся в расстрельной команде, всадил ему, вместо грудины, пулю в самый лоб. «Будешь знать, как с евреями нянькаться», — прошептал он, глядя на близко лежащее тело, быстро отдающее душу.
Яша ничего не мог знать о конце капитана Новикова, если бы не Эрих Бом. Берлинец появился в Аргентине и разыскал своего брасловского спасителя, а разыскав, рассказал окончание истории. Чекисты-разработчики решили, что так будет проще открыть сердце Яши Нагдемана, полезного человека, чьи связи простираются от Брюсселя и Антверпена до Буэнос-Айреса, Касабланки и Иерусалима.
Эффект совместного переживания глубокой вины двумя совестливыми людьми советская разведка учла и оценила верно. Бому не пришлось обманывать Яшу. Их первая послевоенная встреча по иронии судьбы или по замыслу чекистов произошла в Австрии, в Тироле. Яша приехал в Тироль на конгресс, один из множества конгрессов в Европе, имевших целью совладать с ее нацистским прошлым, разделить ее на жертв и палачей и покаянием и исправлением проложить оттуда мост в будущее. Яшу туда позвали как «не вполне жертву», он подходил на роль экзотической фигуры, за который стоит целая легенда. И вот на конгрессе Нагдеман встречает Бома, антифашиста, убежденного человека, вернувшегося из советского плена. Яша был поражён, с первого взгляда признав в рослом, рано поседевшем бородаче, что подошёл к нему, своего брасловского незваного гостя. К изумлению окружающих, ставших невольными свидетелями этой сцены, двое участников конгресса, сойдясь, обнялись и так простояли долгие минуты, положа друг другу головы на плечи, словно не люди, а лошади. По лицам их текли слезы. Вокруг них воцарилась тишина.
После этой встречи Яша отменил своё выступление. Он закрылся в комнате с немцем и, не прерываясь на ночные часы, и не отвечая на стук в дверь и на звонки по внутреннему аппарату, раз за разом, от начала до конца и снова с начала слушал рассказ немца. А на следующий день Яша покинул Европу и вернулся в Аргентину, чем вызвал неудовольствие организаторов конгресса, уважаемых и влиятельных людей. Прощаясь с ним, Бом произнёс такие слова:
— Наша встреча не могла быть случайной. Я сделаю все, чтобы поехать к тебе и быть рядом с Мойшей и Эриком. Быть с ними столько, сколько позволит жизнь. А нацистов и в Латинской Америке хватает, вот и мне работы хватит.
Яша в ответ, не раздумывая, пообещал Бому всяческое содействие в обустройстве, стоит немцу оказаться возле него, под Буэнос-Айресом. И высказал просьбу: помочь в поиске родственников капитана Новикова. Бом сказал, что немедленно займётся розыском через антифашистский комитет.
Яша уехал, а Бом остался, но вместо участия в заседаниях он ходил и ходил вокруг горного озера, такого ровного, как будто воду в нем радетельная хозяйка выгладила утюгом. Немец бросал тяжелые взгляды на такую воду и видел в ней отраженные вершины, которым годы — ничто, и которые не ведают скуки, потому что мимо них, как суда мимо морских портов, проплывают облака, эти посланцы бесконечности.
Да, он ни в чем не соврал Яше. Ни в чем не изменил себе одуванчик, а как изменился! Не соврал, не солгал, однако не рассказал всей правды. Правды о том, как он, Эрих Бом и советская разведка готовятся использовать раввина и его связи на благо антифашизму и антиимпериализму. Но это его, Эриха Бома, правда. Он заплатил за неё. Пусть рав Яша Нагдеман найдёт свою чистую правду сам и сам ее оплатит. Поэтому Эриху Бому незачем маяться угрызениями совести за несказанное перед чистым человеком. Все и вся служит какой-то одной цели, только каждому предоставляется возможность увидеть ее по-своему.