Тень на потолке погасла, там, на побеленном небе, посерело — видно, в большом мире, что за окном на солнце набежала туча. Они в Вене быстрые, эти тучи…
Перед глазами Эрика возникла старая картина — потолок комнаты, в которой он провел детство, счастливое детство с отцом и братом, и с теплым кисловатым, как молоко, духом мамы, о которой он знает, что ее не было, а она — была, он помнит ее образ. В той комнате самым светлым пространством был потолок. Такой же высокий и лепной. Каким благополучным казалось детство, проведенное в неведенье страха и света! Но вот пришло освобождение, мир открыл врата и окна, — и едва не лишил сперва жизни, а затем отца. Реальность — наивысшая справедливость. Как же благополучна Вена, прикрытая лепным потолком! Но сюда спешит Эрих Бом. Освободить от счастья? Сдернуть штору?
Пока Эрих Бом летел в Вену, а Эрик Нагдеман проводил аудиенцию с самим собой под звуки венского вальса, доносящиеся в этом городе отовсюду, даже из водопроводного крана (господи, как, оказывается, музыкант ненавидит венские вальсы), — Константин и его новая начальница добрались до роскошного «Бристоля». Константину пришло в голову, что нервы его все еще в порядке, если он по пути ни разу не позволил себе двумя пальцами коснуться рукоятки изделия, что покоилось и ждало своей минуты в кармане. В холле пахло красным вином и сдобой. Девушка попросила портье связаться с номером Нагдемана и передать знаменитому жильцу, что к нему приехала журналистка, которую он ожидает. А с ней — оператор. Пожилой албанец, обративший на себя внимание тесной малиновой бабочкой на кадыке, указал на столик и сдавленным голосом предложил обождать.
— Русские? Кофе? Захер? Русским от дома, vom Haus, — продемонстрировал он широту за счет заведения, коему служил.
Портье как будто учуял, что русским журналистам предстоит долгое ожидание. И в самом деле, после первого часа корреспондентка сама невольно обратила к нему взгляд, поймав который, он поднёс ещё по чашечке кофе, уже без торта.
— Послушайте, гость из номеров N прислал сообщение — он просит извинения за ожидание. Срочное дело, он вот-вот будет. Вы можете дождаться, когда он освободится, или попозже позвонить, — и он обязательно назначит вам новый «термин».
— Этот кофе — от него, — добавил портье, соврав во благо.
Константин досадливо поднял бровь. Связав свой план с Ингой, он не учёл самой простой вещи — звезда мировой сцены может просто передумать давать интервью. Что ж, тогда придётся самому подняться на этаж и нанести визит Эрику Нагдеману. Не очень изящное решение, но, видит бог, младший из Новиковых не остановится на пол пути, и уже тем более не уйдёт, не солоно хлебавши, из парадной гостиницы «Бристоль».
Девушку, в отличие от ее мнимого ассистента, известие не смутило. Она состроила недовольную мордочку, сложила ногу на ногу, — Новиков невольно провёл глазами линию по лекалу ноги от носка до икры — и ответила портье, что готова пить кофе до победного. Интервью она получит сегодня, никаких переносов и новых «терминов».
— А что ты себе думал? — она строго обратилась к Константину, по-своему трактуя его молчание, — Ждать — первый признак нашей профессии, а готовность ждать — первый признак профессионализма.
— Как у снайпера, — под нос себе ответил тот.
— Есть такой опыт?
Девушка, профессионально умеющая ждать, использовала навык любой предлог обратить в предмет разговора.
— Второй признак профессионализма второй древнейшей профессии? — раскусил ее Новиков.
— Типа того. У тебя хорошая ментальная реакция, можешь попробовать поработать в этой второй древнейшей…
— Нет, уже вижу, что не могу. Очень уж мне хочется застрелить, а не фотографировать «звезду», которая вот так заставляет себя ждать. Я не понимаю таких людей. Ты обещал, ты назначил время — будь любезен, все остальное отложи. В этом вопросе я — немец.
— Ты — русский, — засмеялась Инга. — Никакой ты не немец. Никакой ты не немец, немцы давно уже плюют на свои обещания и исходят из принципа собственного удобства, а не трёх добродетелей, можешь мне поверить. Ты — очень русский, особенно когда сердишься. Хоть ты и забыл, что время в компании с толстяком течет незаметно.
— Да, уж русский. Русский. Точно не еврейский, — пробурчал Новиков, на самом деле смущенный этим замечанием, но девушка иначе его поняла.
— Ты что, антисемит? — вдруг догадалась и испугалась она. — Этого нам не хватало. Хороший у меня ассистент для Нагдемана!