Прошло минут двадцать, прежде чем Майе удалось забраться на самый верх, на плюс третью палубу, как называла ее Амата. Сама девушка-система все это время бесплотным призраком скользила рядом, подсказывая, где куда свернуть, какую дверь открыть, по какому трапу подняться. Лифт еще не успели починить, виновато улыбаясь, разводила она руками. Эти трапы с их бесконечными ступеньками слились в один, кажущийся бесконечным, подъем. Из тамбура в тамбур, то ярко освещенными, то полутемными, короткими и длинными коридорами, пролет за пролетом поднималась Майя к самой вершине, где было сосредоточенно управление этим чудом инженерной мысли. Она не уставала удивляться огромному внутреннему пространству корабля, который внешне казался вполне себе средних размеров.
Вот и плюс третья палуба — короткий коридор, в конце которого всего одна дверь. За ней Центр управления хронокапсулой. Место обитания таинственного Навигатора.
— Ты со мной? — запыхавшаяся девушка обернулась было к Амате, но той нигде не было.
— Нет, — раздался голос в голове, — я выполнила свою миссию.
И словно стук удаляющихся каблучков по лестнице.
*****Двери послушно разъехались перед ней, даже нажимать никуда не пришлось. Помедлив несколько секунд на пороге, Майя решительно двинулась вперед. В стеклах огромных мертвых экранов, расположенных вдоль стены, она увидела свое отражение и невольно усмехнулась. В своем нелепом, среди этого строгого великолепия, пляжном костюмчике, она казалась случайно забредшей в рубку океанского лайнера праздношатающейся туристкой.
Центр управления походил на тронный зал, или храм неведомой религии. Потолки, наверно, метров пять высотой. Только лепнины и люстры в тысячу свечей не хватало. Откуда же здесь взялось столько места? Иллюзия или очередной фокус с искажением пространства? Полукругом стояли кресла пилотов, вызывающие уважение своими размерами. Высокие спинки и широченные сидения. Такая мелочь как Майя утонет в таком вместе с ручками и с ножками. Что же за великаны сидели в них? Она подошла к ближнему к ней ложементу. Погладила могучий подлокотник. Ладонь скользнула, не задевая ворса обивки. Ну да, конечно, снова этот аттракцион невероятной мягкости. Здесь в ярком свете было видно, что воздух над поверхностью имеет несколько иной угол преломления, словно кресла были покрыты толстым слоем прозрачного геля. Это создавало интересные эффекты, когда свет падал одновременно с разных сторон. Дальнее от Майи кресло словно хранило в себе тень бывшего пилота.
Девушка стояла и озиралась, пока ее внимание не привлекло мерцание в углу. Одна из панелей слабо светилась. Осторожно, словно это был дикий зверь, Майя приблизилась к ней. Постояла несколько минут, глядя на равномерно вспыхивающие разноцветные огоньки. Разномастные значки на серебристых дорожках, подмигивали ей как старой знакомой. Это, было, пожалуй, единственным проявлением жизни среди сонма мертвых приборов. Майя тщательно осмотрела работающую панель, даже попыталась заглянуть за нее, но только понапрасну ткнулась лбом в стену. Затем, усевшись в кресло напротив, она начала поочередно нажимать на все значки. Вдруг именно так запускается тот самый темпоральный маяк. Однако ничего не происходило. Огоньки все так же мерцали, словно гирлянда на новогодней елке. Глупо, конечно, было надеяться, что сейчас все загудит, запикает и откроется Главная Красная Кнопка, на которую стоит только нажать и все сразу будут спасены. Но что же означает эта цветомузыка? Почему мигают огоньки? Кто их включил, и для чего оставил? Таинственный Навигатор? Но зачем ему нужна единственная работающая панель, одна из более чем десяти подобных? Рука Майи дотронулась до ручки, крайней справа. Та сдвинулась со слабым щелчком. И тогда из-за тонкой решетки рядом с мерцающим огоньком донесся голос Семенова:
— Майя, ответь, — сквозь шум и хрипы к ней прорывался, такой знакомый, такой родной голос, — Ответь Майя!.. Ты слышишь меня, девочка?..
У Майи из глаз брызнули слезы. Она приникла к решетке и закричала:
— Я слышу, слышу вас! Семенов, дорогой! Василий Иванович, я вас слышу!
Ответом ей был только шорох и треск эфира.
Она дула в решетку стучала по ней сломанным ногтем — все напрасно. И когда она уже совсем было, отчаялась, опять раздалось:
— Майя ответь… Ответь Майя…
Она снова кричала в решетку. Потом, сообразив, что это динамик, она искала микрофон. Она была в отчаянье. Пока, наконец, с третьего раза или с четвертого, не поняла… это запись.
Майя потеряла ощущение времени. Она снова и снова ждала, когда раздастся этот глуховатый голос, которому она не могла ответить, но который служил хрупкой связью с бесконечно дорогими и близкими ей людьми. Она не знала, сколько прошло, полчаса или час. Внезапно огоньки на панели погасли, а голос Семенова оборвался на полуслове.
— Люди, к сожалению, не властны над своей судьбой, — раздалось откуда-то из-за спины, — хоть в целом, хоть в частности.
Майя резко обернулась.
Ну да, кто же еще, как не он.
Перед ней стоял тот самый пляжный мачо.
*****За радостными пересудами да гаданиями, куда и почему так быстро исчезли мерзкие инсекты, не сразу заметили сгустившуюся мглу на востоке. Лишь когда она закрыла, клонящееся к закату солнце и внезапно потемнело, люди, наконец, обратили внимание на новый сюрприз природы. Поначалу это не вызвало серьезных опасений — подумаешь, приближается грозовой фронт. Дождем или даже ливнем их не испугать — не в поле ведь, а в серьезном, капитальном здании. Напротив, они испытывали к надвигающейся грозе даже некую благодарность — ведь кажется, что именно она избавила их от смертельной угрозы, каким-то образом напугав и заставив ретироваться орды перепончатокрылых. Как говориться: кому война, а кому мать родна.
Однако по мере приближения, намечающаяся гроза вызывала в людях неосознанный трепет. Слишком уж зловещей была быстро надвигающаяся гроздь огромных туч. Глядя на нее, Илья почувствовал себя мухой, прозевавшей момент, когда над ней была занесена гигантская мухобойка. И не только занесена, а уже отправлена в смертоносный путь. Тучи то и дело змеились россыпями молний, над плато неслись громовые раскаты. Это странным образом контрастировало с мертвым, совершенно неподвижным воздухом. Он словно загустел, превратившись в кисель, даже дышать, стало трудно.
Старательно отгоняя от себя ощущение неотвратимой беды, Илья отошел от окна и направился к доктору, который не смотря ни на что, продолжал возиться с больными, обтирая им лица влажной тряпкой.
— Как они?
Алексей Федорович поднял на него усталые, слезящиеся глаза.
— Плохо, конечно. Я вообще удивляюсь, как они до сих пор живы. Впрочем… он безнадежно махнул рукой, — странно, что все мы до сих пор живы.
— Может вам что-нибудь надо? Я могу сбегать, в медпункт, принести…
— Да что вы можете принести? — горестно усмехнулся доктор. По-хорошему, надо бы, наоборот, вернуть их в медпункт. Там за ними ухаживать, по крайней мере, проще.
Илья взглянул на осунувшееся, желтое лицо Марека. За несколько дней, его некогда весьма пухлый друг похудел так, словно не принимал пищу в нескольких недель. Остальные выглядели еще хуже. Отвратительно, скажем прямо, выглядели. Как узники какого-нибудь Бухенвальда, не первого месяца содержания. Кожа обтягивала черепа, словно у мумий. Дыхание совсем не ощущалось. И только едва заметная ниточка пульса говорила о том, что они все еще на этом свете.
Изумленные и испуганные возгласы товарищей отвлекли Илью от созерцания этого печального зрелища.
Повинуясь тревоге их голосов, он оглянулся через плечо, и по его спине дружным стадом пробежали мурашки. Рядом охнул доктор. Поднявшись, они поспешили к окну.