– Вам бы нечто подобное тоже не помешало, господин бывший Чертяков, – злобно огрызнулась фрау Эмма, по-своему расценивая последнюю фразу наставника из колледжа. – Какое-нибудь тонизирующее купеческую душу свидание с чудом выжившей жертвой благородного белого воинства.
– Есть для меня корреспонденция? – невозмутимо прервал господин Мантейфель женщину, лицо и шею которой покрыли багровые пятна, – Письма? Бандероли? Телеграммы?
– Что-то было, – женщина продолжала клокотать. – Сейчас принесу, ваше степенство.
Чудак невольно, хотя и сдерживаясь, рассмеялся, услышав этот прямой намек на некое, как выяснилось, ба-зарно-торговое прошлое не упускавшего случая («Наследственность, господа, наследственность!») подчеркнуть свою благородную интеллигентность доктора философии. Между тем фрау Эмма доставила откуда-то из Недр коттеджа целый ворох газет, нераспечатанных конвертов и телеграмм, и господин Мантейфель занялся их изучением, деловито хмурясь и совершенно беззвучно шевеля узкими сухими губами.
– Проследуем в кабинет, – произнес он наконец с чувством выполненного долга. – Завтрак нам подадут прямо туда.
– Прямо куда? – вопросительно буркнул Говорун, словно бы с неохотой прерывая какие-то переполняющие его раздумья, и со значением откашлялся; – Хх-к-гмм!
И стены просторного кабинета, облицованные полированным орехом, и картины на них неведомых, но явно крупных мастеров кисти, и толстые афганские ковры, и громоздкие люстры, и горделивые оленьи рога, и затейливо инкрустированное охотничье оружие, и тигровые шкуры под ногами – все здесь говорило о незыблемом благополучии, пронизанном подлинной старинной роскошью. Только полудужьем опоясывающий мягкое вращающееся кресло письменный стол без единой бумажки на нем да высокий современный сейф в углу своим деловым предназначением резко и как бы по большому счету бессмысленно выбивались в этом помещении из общего тона.
– Жизнь постоянно торопит, – с наигранной бодростью потер друг о дружку узкие и сухие – в тон его губам – ладони господин Мантейфель. – Времени, оказывается, для дружеского застолья сегодня, увы, не осталось.
– А как же завтрак? – уточнила взявшая было себя в руки фрау Эмма. – Как же так можно? Завтрак здесь у нас является непременным пунктом, предваряющим…
И вдруг осеклась под выразительными взглядами Говоруна и доктора философии, вдруг отдернула нервно оконную штору, за которой Чудак увидел зеленоватую гладь озера, подступавшего почти вплотную к тыльной стене коттеджа. Снаружи было безветренно, и неподвижная поверхность воды в обрамлении камыша, осоки и широколистых прибрежных кувшинок отражала и всклокоченные облачка в небе, и склон поросшей лесом горы – пологий и каменистый склон, в который это огромное зеркало упиралось своим противоположным краем.
– Итак, сегодня у нас застолье иного рода, – господин Мантейфель закурил, аккуратно расстелил на столе извлеченную из сейфа карту и подал знак фрау Эмме задернуть штору. – Твоя высадка произойдет после полуночи на световые сигналы с чужого берега. День высадки будет установлен позже. Говорун встретит тебя на той стороне, обеспечит пропиской, работой и поможет замести следы. Вернее, сначала поможет замести следы, а потом займется твоим трудоустройством…
– А лучше бы и вовсе следов не оставлять.
– Конечно, лучше. Но, перелицовывая русскую пословицу, можно констатировать, что без следа не вынешь и рыбку из пруда.
Чудак потянул за уголок карту к себе, склонился над ней, но не сразу даже – так крупно были они изображены – узнал контуры Черного моря, абрис Крымского полуострова, голубую ленту могутно расширяющегося к устью Днепра. Говорун, не обронив ни слова, но таким жестом, что выходило вроде бы как равному, протянул будущему напарнику залистанный лоцманский справочник и брошюру с подробным описанием черноморских бухт и заливов – то и другое на русском языке.
– Однако и вправду, если удастся, следов лучше не оставлять, – вздохнул господин Мантейфель. – Ну что ж! В твоем распоряжении есть еще несколько дней, что бы доскональнейше изучить район своей будущей деятельности.
– Берег?
– А уж берег в первую очередь. Потому что в основном тебе придется пока переправлять секретные материалы, добытые другими агентами.
– Господи, да какие там секреты в нищей и замордованной стране!
– Надеюсь, уроки вашей философии этот прилежный юноша усвоил основательно, – с мукой на лице произнес, видимо, чрезмерную для него фразу Говорун и снова характерно прокашлялся: – Хх-к-гмм!
Вслед за этим Говорун поднял стоявший у двери дорожный, пестрящий кокетливыми наклейками чемоданчик и, ни с кем не прощаясь, вышел с ним на террасу. Спустя минуту спортивный «ягуар» бесшумно скользнул из гаража, круто вильнул по двору и на большой скорости понесся обратно вверх и вверх – в горы. Длинная и яркая машина успела уже превратиться в еле заметную вдалеке точку, а потревоженные выхлопными газами цветы перед гаражом все еще раскачивались себе да раскачивались на гибких стеблях, почти касаясь нежными лепестками пыльного и горячего асфальта.
К морю Чудак приехал первым рейсовым автобусом, когда в сонной утренней рани клочкастый туман, словно зимняя метель в сильно замедленной съемке, еще клубился над самой водой, перед тем как часа эдак через два подняться к синему небу и слиться в нем с легкими облаками. Асфальтовая дорога затейливо и пока еще безлюдно и безмашинно петляла между старинными курганами, пологие округлости которых вздымались от края и до края степи, раскинувшейся в привычном ко всему равнодушии вечного покоя. Ветры, снега, дожди и тени вперемешку с земным прахом, зверями, странниками, змеями и птицами двигались по бесконечной шири или над ней, вроде бы как в бестолковости своей торопились неведомо куда – и только мудрые курганы из века в век пребывали в неподвижности, становясь от старости все суше, все слежалей и все загадочней.
– Молодой человек, вы заслонили нас от солнца!
– Извините, – Чудак посмотрел сверху вниз на двух девушек, лежавших на песке в ярких купальниках и с приклеенными к носам уголками блокнотных листиков. – Я полагал, что, наоборот, заслоняю солнце от вашего огня.
– Пышный комплимент, – засмеялись девушки, являвшиеся, очевидно, сбежавшими с лекций студентками. – Вы, судя по всему, долгое время жили при дворе какого-нибудь восточного правителя?
– Совершенно верно. Только не при дворе, а во дворе, и не правителя, а правления. Колхозного правления. Хотя при наличии некоторого воображения тут разница не столь уж велика.
Девушки снова засмеялись, а Чудак, сохраняя внутреннюю собранность, внимательно осмотрелся, то ли выискивая среди праздных групп, пар и одиночек на плй-же сухощавую фигуру Говоруна, то ли опасаясь, что тот каким-нибудь образом слышит и не слишком одобряет эту невинную маскировочную пикировку с насмешливыми студентками. Но ничто на берегу не внушало сейчас тревоги: ни горки одежды, предусмотрительно (чтоб ветром не унесло) придавленные сверху одним или несколькими голышами, ни сосредоточенные лица ранних купальщиков, выполняющих пока – для разминки перед заплывом – замысловатые гимнастические упражнения, ни почтенного возраста толстяки, мелко вышагивающие по белому песку туда и обратно в своих широченных и по-футбольному длинных трусах.
– Счастливо отдохнуть от сурового гранита науки в объятиях нежной черноморской волны!