– Я никогда не продавал героин, – ответил герцог. Он взял ее за плечи. – Послушай меня, Катарина. Я никогда не прикасался к наркотикам. Я ничего не знаю и не стал бы продавать их ни за какие деньги. Я продавал подделки людям, которые верили, что они выкрадены из итальянских церквей, и были готовы тайно наслаждаться своими приобретениями. Я продавал картины богатым людям, которые полагали, что они наживаются за счет бедного итальянского герцога, который вынужден распродавать свои семейные сокровища. Я обманывал и честно признаюсь, что выручил довольно много денег. Но даю тебе слово чести, что ничто, даже шантаж, с которого все это началось, не смогло бы меня принудить заниматься торговлей наркотиками.
Она глубоко вздохнула и закрыла обеими руками лицо.
– Я верю тебе.
– Если бы я был замешан в торговле наркотиками, – ласково сказал он, – у меня не было бы необходимости торговать чем-либо еще. Итак, я не убийца и не торговец героином – простишь ли ты меня за продажу поддельных картин?
Он крепко прижал ее к себе, Катарина не шевельнулась; она стояла с закрытыми глазами, не пытаясь вырваться. Она вдруг почувствовала себя слишком утомленной, чтобы о чем-либо думать или рассуждать.
– Как бы ни поступила Франческа, что бы ни случилось, – сказал Алессандро ди Маласпига, – я могу это пережить, лишь бы ты верила в меня. А теперь мы пойдем наверх.
– Ждать полицию?
Он кивнул.
– Я приготовлю что-нибудь выпить, – сказал он. – И пока мы будем ждать, расскажу тебе, как все это началось. – Он обнял рукой ее плечи, и они пошли к лестнице. – Я вижу, что ты мне поверила, – спокойно сказал он. – У тебя уже не такой несчастный вид, как был.
Судя по карте, Карпентеру предстояло проехать меньше двух километров. С поворота дороги он увидел массивную громаду Замка на фоне ясного ночного неба; кое-где в окнах горел свет. Дорога, извиваясь, круто поднималась вверх, нависая над склоном холма, поросшим темными сосновыми и оливковыми рощами. Внизу лежал город Маласпига, где все жители уже спали. Он проехал через город со всей быстротой, какую только позволяли извилистые улочки, и не увидел ни одного человека, ни одного светящегося окна. И теперь он ехал быстро, но осторожно, держась той стороны шоссе, которая была отдалена от пропасти. Никакого ясного плана у него не было, он только хотел спасти Катарину. Если, конечно, поспеет вовремя.
Перед ним был крутой, даже по итальянским понятиям, поворот, и он притормозил, слегка отклонившись к середине, чтобы легче его пройти. Из-за поворота на большой скорости вылетели два ослепительных луча. Карпентер вскрикнул, резко крутанул руль направо и ударил по тормозам. У него горел ближний свет, но и он тоже мог ослепить встречного водителя, несшегося на бешеной скорости. Его автомобиль со скрежетом задел скалистый склон, и он резко остановил машину. Послышался ужасный визг шин, а затем повторяющиеся снова и снова глухие удары в темноте. Он выпрыгнул из машины и подбежал к противоположной стороне шоссе. Под ним, в четырехстах футах внизу, среди сосен, вспыхнуло желтое пламя, которое затем оранжево-алым конусом с ревом взметнулось высоко вверх. Карпентер смотрел вниз, пригвожденный к месту ужасом. Водитель машины, очевидно, потерял управление и свалился в пропасть. Машина яростно пылала, от нее занялись и несколько ближних сосен. Франк сел в машину и поехал дальше, держась ближе к скалистому склону. Через несколько минут, пройдя очередной вираж, он увидел дорогу, которая вела прямо к воротам Замка Маласпига.
– Это началось через год после того, как я вернулся из Штатов, – рассказывал Алессандро. – К этому времени я уже приобрел репутацию неплохого торговца, знатока искусства эпохи Возрождения, и мое дело процветало. У меня была отборная клиентура. Я зарабатывал деньги, но недостаточно. Выпей свой кофе.
Они были одни в маленькой гостиной; он разбудил Гиа, служанку матери, и велел ей пойти проверить, спит ли старая герцогиня. Гиа приготовила им кофе, и Алессандро взял себе стакан бренди. У него был хладнокровно-спокойный и безучастный вид; продолжая говорить, он взял ее руку, а когда в комнату вошла служанка, он не позволил Катарине убрать свою руку.
– Я был во Флоренции, когда со мной встретился американец Тейлор. Он прислал мне визитную карточку и попросил о встрече. Я был очень рад. Я надеялся проникнуть с его помощью на антикварный рынок Соединенных Штатов. Он пришел утром. Никогда не забуду этой встречи. Некоторое время мы беседовали с ним об антиквариате, и он проявил очень обширные познания: педантичный маленький человечек, видимо, не гомосексуалист. Он сказал, что у него есть ко мне предложение. Я был, естественно, заинтересован. У него был магазин в Беверли-Хиллз, и я надеялся, что смогу совершать с ним выгодные сделки. Но это было иное предложение. В ту неделю Франческа гостила у своей сестры в Риме. Он вытащил из портфеля фотографию и показал ее мне.
На фотографии была снята моя жена вместе с Элайз Бохун. Я не хотел бы вызывать у тебя отвращение подробным о ней рассказом. Он сообщил мне, что снимок сделан в римской гостинице всего несколько дней назад и что Франческа предприняла поездку к сестре, чтобы возобновить отношения, начавшиеся еще в Голливуде. Я был ошеломлен. Он показал и еще несколько фотографий, столь же грязных. Я понял, что он намеревается меня шантажировать. Он был очень прямолинеен и деловит. Если я не соглашусь на его предложение, он пошлет эти фотографии в полицию для возбуждения уголовного дела. Есть в Италии и несколько газет, которые заинтересуются скандалом в старинной аристократической семье. Прийти с ним к какому-нибудь компромиссу или откупиться от него было невозможно. Деньги его не интересовали. Он хотел, чтобы я, как он выразился, занялся настоящим делом. Организовывал подделки, а затем авторизовал их, как если бы они принадлежали к моей коллекции. Начать, по его мнению, следовало с нескольких тысяч долларов за посредственного художника пятнадцатого века. Чтобы не привлекать к себе особого внимания. Он заверил, что это дело будет для меня весьма прибыльным и что я могу не опасаться скандальных разоблачений. Это было разумно, потому что такие разоблачения скомпрометировали бы и меня лично.
– А ты не мог бы обратиться в полицию? – спросила Катарина. – Не мог бы бороться с ними?
– Нет. И по многим причинам, – сказал Алессандро. – Прежде всего для меня важно было сохранить в чистоте имя нашей семьи. Это всегда означало для меня больше, чем что-либо другое. Я не хотел, чтобы хоть кто-нибудь знал, что представляет собой герцогиня ди Маласпига. Не хотел, чтобы какие-нибудь римские или флорентийские карабинеры глазели на эти фотографии.
– А каким образом появился здесь Джон Драйвер? – спросила она.
– Он был прислан сюда для работы. Тейлор сказал, что проверил потребности рынка и уверен, что доходы будут значительными. Он руководил этим делом в Америке: открыл роскошный магазин на Парк-авеню и имел множество богатых клиентов. Для них было проще, если бы копиист работал прямо в Италии. Прибыл Джон. Он поступил в здешнюю Академию искусств, и мы разыграли комедию, будто бы он приехал, чтобы реставрировать некоторые статуи Виллы и будто бы я его патрон. Он делал свои подделки в Маласпига; через год после его приезда мы продали поддельного Доменико Гирландайо, который был так хорош, что канадский коллекционер выложил за него полмиллиона долларов. Он поверил, будто эта картина украдена из сиенской церкви во время немецкой оккупации и найдена американским дезертиром, который хранил ее двадцать лет. Поскольку картина выдавалась за собственность церкви, он не мог публично ее выставлять, но это не остудило его энтузиазма. Насколько я знаю, это жемчужина его тайной коллекции. Мы продали ему фрагмент поддельного Фра Анджелико[22], я думал, это был шедевр Драйвера, пока не увидел Джорджоне. Я разбогател, работая вместе с Драйвером и Тейлором, который сбывал наши картины. Но я не имел никакого представления о том, что ведется еще тайная торговля наркотиками. И я думал, что Франческа знала о Джоне только то, что я ей рассказывал. Талантливый скульптор, выставляющий свои работы на выставках и кое-что продающий. Франческа сказала, что они дурачили меня много лет. Они договорились обо всем с этой женщиной, Элайз Бохун. Устроили шантаж, чтобы вовлечь меня в нелегальное дело. Я любил Джона, смешно, не правда ли? Я знал, что ему недостает таланта и подделка чужих картин является для него своеобразной местью. Я искренне сочувствовал ему. Мне казалось, я понимаю, почему он работает над своими скульптурами тайно и не позволяет никому их видеть вплоть до самого завершения. Я уважал его желания. Оглядываясь назад, я вижу, что всячески облегчал им надувательство. – Он откинулся назад, все еще не отпуская ее руки. – Как ты думаешь, кто-нибудь поверит в мою невиновность? Я сам с трудом верю.