Высвобождая Космос
Высвобождая Космос
Двоюродный дядька нес в себе классический образ деревенского послевоенного человека. Темно-зеленый китель без знаков и нашивок, галифе, отличающееся по цвету от строгого верха, хромовые сапоги и фуражка. Фуражка тоже была без кокарды, тем самым подчеркивая мирный характер обладателя казенного стиля. В ту пору уже так не ходили. После войны прошло более тридцати лет и люди, уставшие от страданий и невзгод, старались забыть прожитые ужасы, убирая внешние признаки прошедших испытаний. Война превращалась в нечто далекое прошлое и больше киношное, пробиралась в мирные дома через черно-белые экраны взрывами, стрельбой, криками "ура" и героическими диалогами.
Да и был он вовсе мне не дядькой. Он - двоюродный дядька моему отцу, а мне приходился каким-то там дедом. Но в доме называли его дядька, а точнее дядька Павел, потому у меня и отложилось это сочетание дядьки и имени.
Он несколько раз приезжал к нам из своей далекой провинции. Приносил с собой запах прелости, который обитает в старых деревенских хатах, дегтя от вычищенных до блеска сапог и дорожного пота. Из небольшого чемодана он извлекал баночку меда, кусок сала, орехи и немного конфет. Конфеты предназначались мне. От них тоже пахло сыростью и временем. Поэтому я тихо говорил спасибо и, удалившись в комнату, высыпал их на стол, с сомнением изучая. Потом аккуратно раскручивал подтаявшую карамельку и пробовал на пригодность. А еще он очень любил женщин, молодых и красивых, хотя сам был уже далеко не молод, а мне вообще казался глубоким стариком. Про то, что он любил этих самых женщин я узнал позже, после одного случая.
В ту пору он появился в самый разгар мая, когда яблоневый цвет уже набирал силу и не спеша засыпал белым ковром ближайшую окрестности. Это хорошо видно из нашего окна, поскольку буквально по соседству, простирался частный сектор, который никто не собирался сносить, несмотря на активную стройку, рядом и я часто наблюдал, как созревают яблоки, груши, наливается кровью вишни и что из всего этого богатства могу ловко зацепить, по дороге в школу.
Ранним субботним утром раздался звонок в дверь, потом шаги, звуки замка и по удивительно восторженным голосам я понял, что это не соседка, заглянувшая за солью, не мой друг, соскучившийся в пустом дворе, что это кто-то другой, неожиданный и редкий, как динозавр. Выйдя в коридор, я увидел дядьку Павла, в его не меняющейся одежде с чемоданом и невеселыми запахами.
- Ну, здравствуйте, - сказал он.
Я не помнил, чтобы он с кем-то лично здоровался. К примеру: "Привет, Петр" или: "Здравствуй племяш" или: "Какие милые детки". Милые детки, это конечно я. Ни милого, ни других сентиментальных слов не предусматривал его словарный этикет. Да и был он в общем не злой и если бы не этот крепкий запах, то можно было бы его отнести к числу вполне безобидных и приятных людей.
Несмотря на раннее утро выходного дня, когда хочется подольше поспать или просто побездельничать, в доме началось движение, двери холодильника открывались, чмокая прорезиненными магнитами, гремели кастрюли, кто-то включил телевизор и диктор суровым голосом сообщил, что мы продолжаем что-то строить, несмотря на происки империализма, но радостные голоса в районе кухни этого не слышали, продолжая неприлично зазвенеть тонким хрусталем неожиданного суеты. Но это было неправдой, наигранностью, обманом. Все было не так радужно, притворно. Однажды я подслушал, как мама сетовала на приезды дальнего родственника, как она устало вздыхала, и когда все заканчивалось, радовалась, в надежде, что вот этот раз последний. И от этого внутри было немного неуютно. Ведь, кроме неприятного запаха и невнимания ко мне он ничего плохого в себе не нес. Так, обычный человек, дальний родственник, который приехал в большой город по делам и ему нужно сутки или двое решить свои проблемы.
На кухонном столе появлялась водка, вернее ее остатки после последнего праздника, целая бутылка ждала более важных гостей или событий. Из холодильника извлекались обычные припасы не стратегические, вареная колбаса, яйца и что-нибудь особенное в виде вчерашнего винегрета.
Папа мог, конечно выпить, но мама приучила его к трезвому образу жизни. Это когда после каждого слишком удачного застолья вечер превращается в сущий ад из лекций, нравоучений, сетований и горьких слез разочарований о растраченной молодости. Именно в такие минуты к папе приходило понимание, что распоряжение деньгами с помощью женщины вполне правильное и оправданное, а купленный, никогда не используемый торшер и скатанный в трубочку ковер в спальне, крайне необходимые предметы домашнего обихода, в отличие от собственных мыслей и инициатив, которые есть кромешное зло.