На исходе ночи ветер переменился, подул с запада тягуче и влажно, снег оседал и, подтаивая, темнел. В стодоле в тяжелом сне лежали вповалку бойцы, и лейтенант с парторгом, проведшие несколько часов в полудреме, тянули минуты - было жаль хлопцев, впереди предстоял трудный день. Но пока они колебались, Пустельников с Князьковым встали кормить лошадей, звякнуло пустое ведро, запахло сеном, и люди без команды начали подниматься, ежась от холода.
Лейтенант приказал всем умыться и, первым сбросив с себя полушубок и расстегнув ворот кителя, принялся растирать снегом лицо и шею.
Словно не было отчаянно трудного перехода по пояс в снегу и не они провели ночь, цепенея от холода в пропотевшей и влажной одежде, - бойцы последовали примеру своего командира, со всех сторон придушенно слышалось оханье и покряхтыванье, кто-то ребячась, пробовал сунуть другому за пазуху пригоршню снега, и лейтенант притворно ругал не в меру развеселившегося проказника - им оказался Фатеров, неугомонная душа.
- ...Это теперь мы тяжелые на подъем. А тогда в два счета собрались, позавтракали тушенкой, хай ей черт, посейчас от нее изжога... И пошли. Тяжкий был путь. Поверху снег выше колен, под снегом - вода. Нет хуже талой воды, ее ни одна обувка не держит, насквозь промокает. Через каких-нибудь там пятнадцать - двадцать минут захлюпало в сапогах. В общем, идем с музыкой, а над нами кудысь-то галки летят стая за стаей, як черная хмара, те галки, наверно, кормиться подались.
...После ночного отдыха поисковая группа продвигалась довольно быстро. Солдаты, насколько позволял им глубокий снег, шли ходко, и кони, тащившие теперь позади них глубоко просевшие сани, на которых находились запасы продуктов и станковый пулемет, даже приотстали немного. Справа и слева в зарождающихся предутренних сумерках темнел лес, выгнувшийся огромной подковой, и горбились под шапками мохнатого снега корчинские хатенки, еле видные на синем снегу. От леса плыл тревожный шум сосен.
Лейтенант, выслав вперед парный дозор, сам шел в голове, тараня ногами податливый снег и изредка оглядываясь по сторонам и назад. Люди не отставали, молча следовали за ним. Снегопад прекратился, остатки туч уносило за лес, открывалось чистое небо, предвещая солнечный день, который был не нужен ни начальнику заставы, ни его подчиненным - мокрого снега с избытком хватало без солнца.
На подходе к Корчину лейтенант разрешил короткую остановку для перекура.
- Можно курить, но о маскировочке помнить, - сказал он, когда вокруг него сгрудились его люди, обернулся спиной к селу, закурил, пряча огонек сигареты. - Сегодня решающий день, - добавил он без нужды.
Он мог не говорить этих слов - все ясно представляли себе, что, если сегодня не настигнут прорвавшихся через рубеж нарушителей, те просочатся в леса, тогда пиши пропало, потому что там их целой дивизией не сыскать, лес вот он, за Корчином.
Лейтенант достал из-под полушубка сложенную вчетверо карту, присел на край саней и развернул ее у себя на коленях; слабый огонек зажигалки высветлил лейтенантов палец, ткнувшийся в какую-то точку.
- Бицуля, - позвал лейтенант. - Станете заслоном от леса, с вами пять человек. Задача: воспретить нарушителям просочиться в лес. Ясно?
- По восточной окраине?
- Вон там, - лейтенант показал рукой на противоположный конец села, где с вечера брехали собаки, оттуда до леса было с километр или несколько меньше. - Главное, не пропустить в лес.
- Ясно.
- Пустельников! - снова позвал лейтенант и сунул карту за пазуху. - Вам с пулеметом расположиться на западной окраине с задачей не пропустить нарушителей в направлении границы. Без моей команды не сниматься. Все ясно?
- Так точно.
Как всегда Фатеров не сдержался от каламбура:
- Войско малэ, але ж моцнэ, холера!
Никто шутке не улыбнулся, вероятно близость противника настраивала на серьезный лад. После случившегося в Поторице у всех еще горели сердца, и девчонки, как живые, стояли перед глазами.
Лейтенант повел бойцов прямо по целине, напрямик, под неровным углом к темнеющим в отдалении хатам. Тревога, вселившаяся в него еще с вечера и побудившая отказаться от ночлега в теплых домах, вновь овладела им.
В селе простуженными голосами заблаговестили петухи. Близко по-волчьи протяжно взвыл пес, ему отозвался другой, пару раз тявкнул и успокоился. В Корчине, похоже, еще досматривали последние сны, не было видно ни света в окошках, ни ранних дымков. Издали, с расстояния, село выглядело спокойным, казалось, скоро одно за другим оживут темные окна, загорятся на синем снегу розовые квадраты раннего света, возникнет и исчезнет тень чьей-нибудь непричесанной головы и под кочетиные переливы, сквозь коровье мычание послышатся скрип дверей, людские голоса, еще полусонные и осипшие...
Люди шли, охваченные чувством близкой опасности, подтянулись, напрягая зрение и слух, и как один без команды остановились, увидя возникшие в сизой мгле двигавшиеся им навстречу фигуры дозорных.
- Докладывайте, - велел лейтенант.
- Ничего не слыхать, тихо, - ответил старший наряда. - Мы подходили к крайним домам.
- А вам как было приказано?
- Невозможно, товарищ лейтенант. Никак невозможно. За нами увязались собаки, и мы сразу назад. Вы же сами приказали не поднимать шума.
- Ладно. Не могли, значит, не могли. А следы на дороге имеются?
- Свежих не обнаружено.
- А не свежих?
- Со стороны поля вроде тропа набитая, вроде нет.
- Вроде, невроде, - лейтенант начал сердиться. - Откуда и куда тропа? И что значит "набитая"?
- В деревню, похоже, прошло несколько человек. Но опять же я не уверен. Может, оптический обман.
Лейтенант был дотошным, не поверил на слово. Порасспросив и не удовлетворившись докладом, возвратился с дозором к мнимой тропе, сумрак скрыл всех троих; они долго не возвращались, наверное, с четверть часа провозились там, а когда наконец пришли, лейтенант не прятал своего беспокойства.