- ...Мы еще пробовали вырваться вперед, но уже было ясно каждому: ничего с этого не получится - они раньше нас проскочат, никакой силой уже не помешать им добраться до леса. Правда говоря, тренированные они были. Что да, то да. И крепкие. Не люблю, когда хтось их шапками... или как его... ну мол, плевое дело с ними бороться. Брехня это... Мы продвинемся на метр, они успевают на два... Видим, наши с комендатуры, значит, подходят, тянутся. Хотели бы скорше, так одного хотения мало - раскисло, хоть ты на лодке плыви... Стрельба продолжается. Ад кромешный стоит. Птица стороной обминает. У нас уже раненый есть, у них двое убитых... Видно, как их за ноги стащили... Наверное, раненые и у них появились, потому как хтось кричал дурным голосом, видать тяжелораненый, як перед смертью голосил. И вдруг нейначай як топором отрубило - и крик, и стрельбу. Тишина легла, як на цвинтаре, прямо кладбищенская тишина. С обеих сторон одразу прекратили пулять. По первости не сообразил я, в чем дело. Оглянулся, и в грудях захолонуло - Семен!.. Як с-под земли выскочил на самую верхотуру, Груша под ним аж стелется. Все смотрят, и никто не стреляет. Тут лейтенант наш вскочил, в рост поднялся и як закричит: "Дуроломы! Олухи царя небесного, огонь!.. Огонь по недобиткам!.." Никогда не слышал, чтоб он так кричал...
От только что смолкшей стрельбы еще дрожал спрессованный воздух, еще катилось над лесом трескучее эхо и пахло пороховой гарью, но лейтенант в мгновение оценил обстановку. Он не тешил себя надеждой спасти Пустельникова, на это почти не было шансов, но все же поднял людей и пробежал с ними ровно четыре шага, надеясь отвлечь бандеровцев от Семена. Вернуть огонь на себя ему не удалось. Шквал свинца ударил по скачущей лошади, она, словно чуя близкую смерть, неслась из последних сил, трудно выбрасывая передние ноги и неуклюже отталкиваясь от земли задними...
- ...Лошадь под Семеном убили на скаку. Она вдарилась об землю уж мертвая. Даже не дрыгнулась. А Семен полетел в сторону, покатился, и по снегу за ним красная нитка - кровь. И тогда бандеровцы весь огонь - опять на нас. Только теперь с расчетом: половина стреляет, другая к лесу отходит. Лейтенант мне приказ отдает - во фланг зайти офицерикам. Беру двух бойцов, побежал короткими перебежками, маскируемся. И вдруг слышим: сверху хтось садить начал. Садит и садит с автомата. У офицеров гвалт поднялся, переполох...
Раненный в ногу Семен, пересиливая боль, притворился мертвым, лежал на снегу кверху лицом, подплывая кровью, но не подал признаков жизни до тех пор, пока по нему продолжали стрелять. Наверное, с присущими ему выдержкой и спокойствием, насколько они были возможны в создавшейся ситуации, выжидал нужный момент, и когда пули перестали прошивать воздух и вспарывать вокруг него рыхлый снег, быстро откатился за убитую лошадь, в считанные минуты перебинтовал ногу и тогда лишь послал вдоль леса первую очередь. Видно потому, что стрелял он в отдалении от других, его очередь прозвучала особенно гулко и сразу же привлекла внимание отступавших. Теперь наибольшую угрозу для них представлял он, укрывшийся за трупом лошади, как за надежной стеной, и они, понимая это, перенесли на него максимальный огонь, не причиняя ему, однако, вреда...
- ...С радости, что Семен живой, мы трое сорвались в крик, рвем глотки, "ура!" аж уши режет. У бандеровцев полный переполох. Смотрим, трое, что к лесу ближе всех проползли, под Семеновым огнем залегли. Остальные рассредоточились, колошматят наугад, в белый свет, як говорится, пуляют, абы шуму больше, абы трескотня стояла. Наши не упустили момент, вперед продвинулись, комендатурская группа с лейтенантом Шишкиным на подходе, уже в село втягивается. Теперь нас равное количество, потому как Шишкин человек пятнадцать привел. Ну, думаю, жмурики, крышка вам, в лес не попадете. И, главное, за Семена радостно.
Парторг раньше времени поверил в успех. Семенов автомат продолжал стрелять, и гулкие очереди секли пространство между цепью противника и темнеющим лесом, преграждая отход к нему; по-прежнему конский труп решетили ручные пулеметы и автоматы, и пядь за пядью пограничники сокращали расстояние меж противником и собой; но никто, кроме Семена, не знал, что уже второй диск на исходе и скоро мертвый автомат перестанет быть грозным оружием, что патронов осталось ровно столько, чтобы, отстреливаясь, успеть отползти в безопасное место, за стену лозняка, и дождаться своих, потому что силы были у него на пределе. В пылу боя лейтенант об этом не вспомнил, ему просто в голову не пришло подумать о такой крайности. Лейтенант, естественно, волновался за своего подчиненного, как мог, страховал, мысленно благодарил за дерзкую вылазку и надеялся, что с минуты на минуту нарушители перестанут сопротивляться - ведь путей к отступлению не осталось.
- ...Семен держал их под прицелом, и мы радовались... А тут еще лейтенант Шишкин подоспел. Мне подослали в помощь солдата, Мягков ему фамилия, боевой хлопец. Тех двоих, что были со мной, я оставил в заслоне, сам с ним рванул к правому флангу, хотел с тыла зайти, пока Семен отвлекал противника на себя, пока те паниковали. Ползем мы, значит, с Мягковым, мокро не мокро - шуруем по снегу. И вдруг - бац. Мягков "мама" не успел крикнуть готов. Пригнулся к нему - мертвый. Уже потом, когда я ихнего в плен взял, Литвина, дознался, что нарушители свою тактику держали, поделились на две группы. Одна сдерживала лейтенанта, другая выжидала, пока у Семена боезапас кончится, тогда они схватят его живым и прикроются. Вот у них какая тактика выходила!.. Расчет был такой, что по своему пограничники не станут стрелять. Вот оно как обернулось, стало быть, недооценивали противника.