Случилось непредвиденное. Блеснувшая надежда померкла в считанные секунды, когда от западной окраины Корчина наперерез группе Богдана вынесся на гнедой лошади пограничник. Без седла, пригнувшись к шее коня, солдат на скаку срывал с себя автомат, не переставая колотить каблуками сапог по потным бокам гнедого, гнал его к вершине бугра.
От неожиданности все прекратили стрельбу, будто их парализовало внезапное появление всадника.
- Недоумки! - заорал Богдан. - Бейте по нему, дураки, бейте!
У Богдана был ручной пулемет. Не раздумывая, дал по всаднику длинную очередь, но промахнулся и тут же послал вторую. Лошадь на скаку грохнулась, всадник перелетел через голову.
- ...Мы радуемся. Если б тот конник перемахнул за бугор, он бы не дал никому головы поднять. Нас тогда можно брать голыми руками. А так у нас опять дорога к лесу свободная. Но только мы рано обрадовались. Стоило шевельнуться, как из-за убитого коня почалась стрельба: вжик, вжик - как осы. Двоих наших одразу поранил, одного - в живот. Тут, известно, переполох: кричит Богдан, по-страшному воет раненый. А пограничники тем часом воспользовались подмогой, вперед продвинулись и стали наседать. Тот из-за лошади нас клюет и клюет, шагу ступить не дает, те - наступают... Богдан кого по зубам, чтоб не паниковал, кого матюгом. Семерых назначил, чтоб захватить конника. Иначе крышка нам всем.
Внезапно автомат замолчал. Тишина всех поразила. Стало слышно дыхание людей, ползших в раскисшем снегу. От убитой лошади их отделяло полсотни метров.
- Быстрее, тупые бараны! - выходил из себя Богдан. - Торопитесь, олухи царя небесного, не то от вас одно воспоминание останется.
Семеро медленно подбирались к умолкшему автоматчику, опасались подвоха, и никакие угрозы Богдана не могли их заставить ползти быстрее...
Как только Пустельников израсходовал все патроны, пограничники во главе с лейтенантом бросились вперед, обрушив на нарушителей концентрированный огонь из всех видов оружия, какое у них имелось. С новой силой разгорелась стрельба, обе стороны строчили безостановочно, но теперь преимущество было за пограничниками.
...Богдан выходил из себя.
- Чего залегли, бараны?! - закричал он и в ярости дослал очередь поверх своих, принуждая ползти быстрее. - Хватайте того москаля за конем, безголовые!
Семеро - в числе их был и Шматько - поползли быстрее, наугад стреляя из автомата и матерясь на чем свет стоит. Светило солнце, снег подплывал, как весной, все вымокли, но никто сейчас об этом не думал. Евдоким проклинал себя за то, что не послушал жену: надо было не впутываться опять, а уехать с переселенцами. Теперь на тот свет отправишься. Евдоким все полз на локтях и коленках. У него ломило суставы, выворачивало их, со спины одежда была мокрой от пота. Вокруг простиралось снежное поле, а он от жажды сгорал, так ему пить хотелось, что зашершавело в горле, язык словно разбух. Под солнцем снег оседал, и Евдоким с ужасом думал, что теперь все семеро видны пограничникам, что сейчас или нескольким секундами позднее те влепят по их выпяченным задам.
По-видимому, так думал не он один, потому что, оглянувшись, увидел, что и остальные не ползут, а подтягиваются на руках, стараясь как можно теснее прижиматься к земле.
- Ну, что же вы, скурвины сыны, поснули там, или что?! - крикнул Богдан. И снова над их головами просвистела пулеметная очередь. - Десять секунд даю! - предупредил и в подтверждение угрозы сделал единственный выстрел.
В безысходном отчаянии трое подхватились на ноги, бросились вперед, подбадривая себя диким улюлюканьем и стрельбой, не оглядываясь на тех, кто не последовал их примеру. Евдоким был в числе трех - его гнало отчаяние. Он считал шаги и прикидывал, сколько осталось до убитой лошади, и даже наметил себе рубеж, до которого добежит и сделает короткую передышку, чтобы не искушать судьбу.
До мысленного рубежа оставалась пара шагов, когда один из бегущих с криком "ложись!" плашмя бросился в снег и два других не стали ждать повторного приглашения, вдавились в снег, насколько это было возможно, и когда сзади них гулко взорвалась граната и в воздухе засвистели осколки, они никого не задели, лишь обдало всех талой водой и ошметками снега, перемешанного с мерзлой и твердой, как галька, землей.
Евдоким оглянулся назад и увидел цепочку наступающих пограничников. Он узнал среди них начальника заставы, лейтенанта Козленкова, которого видел в Поторице не однажды, узнал и, гонимый безотчетным страхом перед неминуемой встречей со знакомым офицером, поднялся, пробежал несколько шагов и снова упал. В то короткое мгновение, когда оглянулся назад и увидел пограничников, Евдоким не переставал думать и об угрозе со стороны залегшего за убитым конем солдата - сейчас тот кинет вторую гранату и, конечно же, более точно, чем первую. Ближе всех к нему он, Евдоким Шматько, дурья башка.
И все же в Евдокиме тлела крохотная надежда вырваться из этого пекла, пронизанного свистом пуль, грохотом выстрелов, отраженных лесным эхом стократно, криками раненых, матерщиной и безудержной руганью Богдана, бросившегося вперед с ручным пулеметом наперевес.
Страстная жажда жизни толкнула Евдокима вперед, за Богданом, ему подумалось, что если всем скопом навалиться на того, что притаился за убитым конем, то в худшем случае тому удастся убить одного, остальные прорвутся в лес, где сам черт днем с огнем их не сыщет, и вовсе не обязательно, чтобы этим убитым оказался он, Евдоким Шматько, которого судьба до сих пор щадила. Он бежал, налитый невесть откуда появившейся силой, орал во всю глотку и нажимал на спусковой крючок, не слыша ни выстрелов, ни своего голоса.