Далеко позади виднелись стены и башни крепостцы. На правом берегу Онеги стеной темнел ельник, на левом — пустынные заснеженные поля. И надо всем этим — луна в окружении отчётливо видимых звёзд. Одна звезда, яркая, крупная, мерцала, как живая, над головами приехавших.
Иван Исаевич ничего этого не видел. Над ним сомкнула чёрные крылья вечная ночь…
Стрельцы помогли ему сойти с саней, поставили на ноги. Иван Исаевич почувствовал под ногами расчищенный снег, плотный, будто лёд. Ему сказали:
— Иди!
— Иди!
— Чего стоишь? Иди!
— А куда идти? — неуверенно спросил он.
— Иди прямо!
Он шагнул вперёд, с усилием волоча оковы. Сердце подсказывало, что ему, видимо, пришёл конец. Но какой? Болотников остановился в нерешительности, но сзади больно ткнули в спину древком бердыша. Голос стрельца как будто дрогнул:
— Иди!
Болотников глубоко вздохнул, поднял к тёмному небу, к ясной звезде воспалённое лицо и шагнул вперёд. Нога вдруг потеряла опору, по краю проруби скользнула цепь.
Он не успел даже упасть, и прямой, как свеча, камнем пошёл вниз.
Вода над ним сомкнулась, дрожа. Воевода, сотник и стрельцы сняли шапки, перекрестились.
— Всё! — сказал Петрищев. — Поехали!
— Яшка! — крикнул воевода. — Когда вода схватится, закидай полынью снегом и убери веху!
Яшка молча стоял у проруби с непокрытой головой.
— Слышишь, что ли?
— Слышу… — отозвался стрелец.
Упряжки повернули обратно. Лошади фыркали, косили глазами назад…
Яшка всё стоял у края проруби, не чувствуя холода. Шапка выпала из руки, лежала у ног.
В воде плавало, колеблемое течением, отражение яркой звезды. Но вот воду на морозе схватило ледком, и звёздочка померкла…
Сквозь сон Марфушка услышала плеск воды. Открыла глаза и увидела, что на лавке горит свеча в подсвечнике, а сотник и хозяин моют руки из умывальника. Сотник сказал воеводе впол-голоса:
— Ну, эта забота с плеч долой! Пускай нынь кормит налимов!
Воевода, вытирая руки, отозвался шёпотом:
— Чегой-то муторно на душе. Идём скорей за стол!
Оба ушли, унеся свечу.
Марфушка поняла, что узника утопили, и заплакала, вздрагивая всем телом: чужой, незнакомый человек, а жалко…
Прасковья проснулась, в темноте погладила девушку по голове, приблизила к себе:
— Ты что плачешь?
— Так… — Марфушка упрятала мокрое от слёз лицо в подушку.
— Успокойся, дитятко, спи! — сказала стряпуха.
На улице крепчал мороз. Возле съезжей уже никого не было, в оконце не мельтешил огонёк. Дверь заперта на замок.
Уснул Каргополь-город крепким предутренним сном. Притих, съёжился, укутанный снегами непролазными.
СЕВЕРО-ЗАПАДНОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
1972