Древень чувствовал страх и дрожь горбуна, а тот чуял смерть.
А на поляне, составив мотоциклы рядком, люди в коже и железе устроили бивуак. Ярко полыхал огонь, на вертеле неподалеку дымились остатки поросятины. Из палаток время от времени доносились пьяные гортанные возгласы и тонкий визг, переходящий в смех. Кабан, воняя от страха, против воли придвинулся ещё ближе. В огне звонко лопнула бутылка, горбун дёрнулся, однако невидимый поводок не позволил ему сбежать.
К лагерю подъехал ещё один мотоцикл, но больше и с люлькой. Седоки спешились. Один остался возиться с машиной, а другой вытянул из кофра вяло сопротивляющийся куль и швырнул в пыль. Древень смог рассмотреть кабаньими глазами женщину. Она лежала на земле и слабо, как в дурмане шевелилась. Древень заинтересовался.
Тот, что возился у мотоцикла, подошёл к лежащей, медленно поднял за связанные руки и наотмашь ударил по лицу. Она лишь глухо вскрикнула. Несколько капель крови упало на землю. Древню это не понравилось.
Хищники пожирают слабых, - это нормально. Но в отличие от людей поступают так из необходимости - убивают сразу, не мучая жертву!
Из палаток высунулось несколько мужчин, они зашумели, загоготали при виде лежащей в пыли женщины. Что говорили люди - Древень не понимал, кабаньи уши не воспринимали человеческую речь, но ощущал зло, чёрным дымом исходившее от них.
Затрещала ткань, мужчины окружили визжащую женщину. Она стала кричать, вырываться из жадных рук...
Звук. Этот звук свербел где-то внутри. Древень ощущал в крике боль и ужас...
Толпа, собравшаяся вокруг костра и разгоревшегося там действа, дружно подвывала. Несколько человек нетвердым шагом направились к стоящим мотоциклам. Заревел один двигатель, а другой басовито заухал. Крик перешёл в вой, вой отчаяния. Затем забулькало, захрипело...
Древень заметался, не зная, не понимая, почему неправильность происходящего у костра разрывает когтями всё внутри... Кабаны, почувствовав свободу, задрав хвосты, прыснули в разные стороны, подальше от огня и шума.
Крик, рёв моторов. Крик, крик...Женщина. Мать!
Земля задрожала. С громкий граем птицы сорвались со своих гнездовищ и принялись метаться, натыкаясь в воздухе друг на друга, сшибаясь насмерть. Лес застонал, завыли волки, заворчал поднятый из берлоги медведь.
Из небытия, из темноты Древня проснулся Бук. Он вспомнил, вспомнил мать:
- Лю-юди-и! Ненавижу-у! - разнёсся над Лесом яростный крик, переходящий в гром. В облаках заметались молнии.
Кочевники, побросав пожитки, оседлали мотоциклы и устремились подальше от деревьев, в степь, петляя между кустов и рытвин, разрезая тьму светом фар. Стадо кабанов, уже ушедшее под сень деревьев, влекомое силой, развернулось и бросилось наперерез.
Кабан-вожак, огромный и старый, с торчащим из горба обломком копья, подгоняя сородичей, с разбегу врезался в замедлившихся перед промоиной кочевников. Визжащий и клыкастый "таран" сходу смял первого попавшегося седока. Покорёженная машина, рубя спицами воздух, несколько раз кувыркнувшись, отлетела в кусты. Затем другая.
Кочевник в изукрашенном шлеме, истошно матерясь, выкручивая до упора дроссель, выжимая из изношенного двигателя последние лошадиные силы, силился сбежать от взбесившейся живности как можно дальше. Люлька, разрезая покатым "носом" высокую жёлтую траву, неумолимо тянула в сторону, подпрыгивая на ухабах, норовя опрокинуть чоппер и сломать седоку хребет. Бросив на расправу кабанам своих товарищей, седок уже решил было, что всё, спасся.... Но по бокам ожила тьма: вёрткие, стелящиеся над землёй быстроноги тени - лесные волки.
Волк, в прыжке, грудью выбил человека из седла. Потерявший управление мотоцикл резко вильнул в сторону и сходу влетел в чуть подрагивающее, незаметное в темноте марево. Грянул взрыв, огненные струи забили вверх и стороны. Ослепший от удара и яркой вспышки, оглохший от полыхнувшего бензина мотоциклист на ощупь попытался отползти. Вытянув окровавленной рукой из набедренной кобуры пистолет, ткнул в темноту... Рядом зарычало, заскулило. Кочевник выстрелил на звук, затем ещё и ещё...
Зрение почти вернулось. Кочевник замер от ужаса: Волки. Они выныривали из темноты, блестя оскалом в огненных всполохах, и тут же исчезали, стремительно уходя от пуль. Человек в агонии стрелял и стрелял, пока кольцо из серых тел и оскаленных пастей не сомкнулось...
Мёртвые, остекленевшие глаза таращились из-под разбитого забрала, а отгрызенная по локоть рука всё ещё сжимала рукоять ржавого ТТ, пока волки по очереди глодали нутро и грызли толстые рёбра с синей татуировкой на лоскутах кожи.