– Всё, только не шуми, - еле слышно выдохнул парень. - Открывай глаза - и расслабься.
Высотой около двух человеческих ростов, Скала Ветров торчала одиноко посреди неширокой каменистой долины. Одиноко в том смысле, что вокруг всё оказывалось гладко, и ни единого даже валуна заметно не было. Лен сильно сомневался, что сами боги тут всё так и устроили. Скорее друиды расчистили - воно они, кстати, окружили свою реликвию двойным кольцом, напряжённо поглядывая по сторонам.
– Ку-ку, а вот и мы! - задорно воскликнул с вершины по-прежнему незамеченный ими Лен. И словно в детстве, когда они играли в салочки, шутливо и громко прихлопнул по камню ладонью…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Некоторые говорят, дескать, нет на земле справедливости. Всюду ложь, предательство и глумливое торжество силы над чаяниями к лучшему. Кто знает, может, они и правы - за весь мир говорить иной раз невозможно.
Иные же познавшие жизнь уверяют, что правды нет и выше. Что правосудие небесное так же безумно, как и земное. Дескать, боги слепы и глухи к нашим мольбам. И что мы для них вроде насекомых под палочкой разворошившего муравейник озорника. Захочу, налево пойдёшь - а не захочу, направо. Могу крошку от булочки подбросить, а не то каменюку кинуть сверху или огнём припалить. Ах, как интересно! Трепыхаешься? Смотри мне, прямиком на Тропу Отчаяния направлю…
Кто знает, как там оно на самом деле?
Светят с небес вечные звёзды, на них как баран на новые ворота глядят учёные мужи, а потом долго и нудно чертят что-то, выискивают правду в писаных немецкими старинных свитках. Ну что ж, наука оно дело хоть и мудрёное, но почтенное.
Другие же бородатые старцы вещуют с высоты амвонов, причём всяк на свой лад. И похоже, с истиной они знакомы примерно так же, как и она с ними, ибо толку с их блеяния ещё меньше, чем от речей бродячих философов в придорожном трактире.
Есть и такие, кто добродушно поплёвывают на все эти любомудрствования и предаются порой вовсе не невинным развлечениям. Дескать, жизнь коротка, и нужно успеть попробовать всё - на том конце последней Тропы не будет и этого. И в своих поисках всё более и более острых ощущений порой доходят до совсем уж неприглядного.
Некоторые не забивают себе голову всякими умствованиями по причине вполне житейской - не дали боги соображения. Тянут себе лямку и тянут. Как сложится, так и выйдет… Немного уважают первых, почёсывая сзади одно место прислушиваются ко вторым и втихомолку завидуют третьим.
Но если засучив рукава и поплевав на руки, озаботиться навозной лопатой да покопаться в этом болоте человеческих душ, то можно найти и таких, кто осторожненько пытаются устроить справедливость на свой лад. Крепко помня, что всех счастливыми не сделать, подчиняют своей воле небольшой кусочек окружающего мира и принимаются приводить его в соответствие со своими понятиями о здравом смысле. Ясное дело, в одной руке надобно иметь хороший меч - и вовсе не обязательно железный. Это может быть перо с изжёванным в сомнениях кончиком, или же пляшущая в пальцах кисть живописца.
А то и волшебная палочка или жезл в ладони дерзкого чародея.
В другой же руке следует озаботиться крепким щитом. Не всегда воинским, обитым железом с войлочной подкладкой на крепкой дубовой основе. Знания, они тоже иной раз ох как защищают от бурь житейских. Или же вера, которая порою буквально творит чудеса и о которую разбиваются волны напастей и невзгод.
Но! Но, в любом случае, таки что-то надо делать с этим безумным, безумным, безумным миром…
ГЛАВА ПЕРВАЯ. КОЛОВРАЩЕНИЕ
Зеркальная поверхность воды дрогнула. От одного только прикосновения кончиком пальца по ней разбежались во все стороны едва заметные круги, странным образом не разломав отображение, а лишь слегка оживив его. Надо же, в точности как наша жизнь… вот тут ты возник и трепыхаешься, распространяя на реальность следы своего воздействия. И разбегаются они во все стороны, влияя на другие судьбы и события, преломляясь и дробясь странной и прихотливой вязью причин и следствий. Но чем дальше от тебя - во времени ли, в пространстве - тем слабее и непредсказуемеее становится это влияние, пока не затухает почти, низведясь до уровня неразличимого.
Конечно, бывают такие могучие парни и девчонки, которые легко и словно непринуждённо ставят на уши весь мир. Взять хотя бы учёную даму Карелию, некогда изобрёвшую Общий Язык, которым почти весь мир пользуется и поныне. Или блаженного сэра дю Ферка, который до тридцати лет пузыри пускал-гугукал да под себя ходил - а потом Раз! - и создал единую теорию магических полей…
Лен осознал себя в полной мере лишь сегодня утром, зачарованно глядясь в странно влекущую поверхность озера и по наитию коснувшись его рукой. Вновь обрёл некую цельность тех стремлений и желаний, что сжигают наше сердце - с той ясностью мысли, которая, как говорят люди учёные, отличает разумное существо от твари бессловесной.
Когда он в обнимку с прелестной куртизанкой объявился на вершине Скалы Ветров, друидов по первости хватил столбняк. Но стоило признать, своё поражение они восприняли с достоинством. Раз дошёл, пробился - делать нечего. Коль проиграли, проспорили, платить по счетам след безо всякого лукавства.
Трое высших из их Внутреннего Круга с весьма кислыми физиономиями подтвердили, что отныне никаких нехороших поползновений с их стороны не последует. Да и сами они тоже немного перестарались с их неприятием чужаков. Что ж, вполне возможно, что подействовала подкинутая им Эльфире еретическая мыслишка - а не оттого ли уважаемые друиды постепенно проигрывают, что слишком уж замкнулись в своей касте? Быть может, следует наоборот, шире распространять своё учение, чуть ослабив или видоизменив в нём слишком уж крамольные идеи?
Как бы то ни было, Лену пришлось довериться здешним целителям. Сработали те, стоит признать, как бы не получше даже королевских лекарей - наутро молодой ведун чувствовал себя готовым буквально горы своротить. Да только вот, увидать здешний рассвет так и не удалось… он вспомнил мрачную, почти чёрную фигуру адептки Ноэль на фоне зловеще разгоревшейся на восходе утренней зари, когда та объявила ему - в качестве испытания перед тем, как принять её во Внутренний Круг, именно ей и поручили заняться с молодым чужаком.
И мир вокруг померк - добровольно Лен позволил надеть себе на глаза плотную повязку, пропитанную неведомой магией до такой степени, что колдовское восприятие сузилось до едва заметного тощего ручейка. Даже кольцо древнего чародея ощущалось на руке всего лишь украшением… а потом он наощупь, повинуясь подсказкам, спустился по канату в гладкий, с чуть ли не шлифованными стенками, подземный каменный мешок.
Ну да, охватывала паника, билась в виски трусливая мысль о предательстве - но друзья откуда-то сверху подтвердили, что такова здешняя метода. Ладно, пришлось пообещать потерпеть немного.
Из внешнего мира сюда не доносилось ни лучика света, ни звука, ни даже отголосков магического эфира. Делать было нечего, заняться тоже - из всей одежды ведуну остались три вещи - повязка на глазах, кольцо да амулет из верескового корня. Камень вокруг оказывался странно тёплым. А ещё он как-то мягко и неслышно вибрировал, отчего любые даже только настроения уснуть отшибало напрочь.
Первый день Лен просидел всё в той же позе "отдыхающий богомол", перебирая словно чётки свои воспоминания, просматривая их вновь и вновь, любуясь и смакуя как берёзовый сок или непостижимое вино эльфийских погребов. Уж врождённое чутьё чародея безошибочно подсказывало, что солнце наверху ещё являло миру свой огненный лик. И лишь когда оно отвернулось… потом сюда неслышно спустилась Она, принесла немного воды и пресную лепёшку. А ещё, на каждого пришлось всего по одному глотку пряного питья из прихваченного крохотного кувшинчика, и после этого противиться Её и Его желаниям не было никаких сил. И до самого рассвета весь мир исчез в сладком животном безумии…
Наутро всё повторилось вновь, и полуоглушённый Лен снова отдыхал в привычной расслабленной позе, предаваясь не благочестивым молитвам, а какому-то странному созерцанию. То он словно со стороны видел муравьишку, бегавшего и бегавшего по кругу - по краешку плавающего в чёрной воде цветка белого лотоса. Снова, и снова, и снова, словно медленно уводящая в бездны спираль. А иногда он словно выныривал из пучины. Перебирал извлечённые из драгоценной шкатулочки памяти самые тайные, самые ценные и дорогие воспоминания, которые не поверял никому.