— Ну, а потом ей, видно, надоело. И стала глядеть мне в глаза. Я гляжу, и она глядит. Не мигая.
— А чем она мигать-то будет? — опять хохотнул дед. — Ну и бестолочь же ты, Санька.
— Дря-янно так это глядит. И раз мордой своей в мою палку. И, знаешь, здорово ударила. Я опять начал ее подгонять. Но уж она больше не налетала. И под хворост уползла.
Мальчишки еще ни разу не были на Черном, и сейчас им вдруг до смерти захотелось посмотреть на это озеро, о котором столько всякого говорят. Ну, говорят, например, что щуки там чуть не по пуду и черные-пречерные, как головешки. А купаться страсть как опасно, такие водовороты есть — любого утащат ко дну. Старухи, те вообще избегают тутошних мест, даже близко не подходят, считая, что там водится нечистая сила.
— Дедунь! — сказал Колька. — А давай съездим к Черному, а?
— А чего мы там забыли?
— Тут ведь близко.
— Да как это… с версту, наверно. Вон куда переть.
— Поглядеть бы.
— Да мало ли че вам охота. Если бы я делал тока то, что мне охота, я бы вообще ничего не делал. Лежал бы себе и покуривал.
Дед смеется. Неправду говорит.
— Мы с Санькой еще не были тамока.
— Немного потеряли.
Голос у деда чуть насмешливый и непреклонный.
— У меня брюхо болит, — сморщился Санька.
— Это ты пиканами объелся, — сказал Колька.
— Попить бы.
— А может, ишо чего хочешь? — сердито спросил дед.
Где-то далеко долбит дерево дятел. Долбит и долбит, с нудной методичностью, будто заведенный. А рядом в кустах попискивает птичка, нерешительно и печально, видно, жалуется на что-то. Лошадь деловито помахивает хвостом. Густо пахнет кошениной и вроде бы медом еще, — дыши, не надышишься.
Хорошо!
Дед вдруг свернул влево, на косую елань, где уже совсем чуть-чуть проглядывали колеи, то исчезая, то появляясь. Все куда-то книзу едут, книзу, лес темнеет, ветки тальника бьют по голове, иногда больно даже, становится сыровато, глухо и немножко тревожно. Земля пошла уже другая — мягкая, рыхлая, колеса телеги как бы режут ее. Попахивает болотом.
И вот оно, озеро! Большое, странной яйцевидной формы. Мертвая, темная, даже чуть иссиня вода с холодной рябью, будто чернила налиты. И этот тяжелый неживой цвет отражается на тальнике, чьи ветки свисают над водой, на водорослях, кажется, даже на облаках. У кустов — кострище с тлеющими головешками; жердястые березки, пообгоревшие в середине, навалены крест-накрест. Ветки, обрывки газет и какое-то тряпье.
— И тут успели насвинячить, — сказал дед, нервно качнув головой.
Все трое стояли на берегу.
— Ну, че не пьете-то? Просили, дак пейте давайте. Пейте, пейте! — Деду хотелось посмеяться, но не смеялось — он, видать, устал, голос напряжен.
— А оно глубокое, дедушка? — спросил Колька.
— Еще бы! Помню, когда я ишо парнем был, так двое наших боктанских пыталися измерить. Взяли длинную веревку. И привязали к этой веревке камень. Отъехали на плоту куда-то к середине и — бултых. Но, грит, так и не достали дна.
— А надо бы на шпагате, — сказал Санька. — Много ли веревки-то возьмешь.
— А лучше всего на суровой нитке, — добавил Колька. — Взять целую катушку и привязать гайку.
Снова ехали, все вниз куда-то, вниз, пока не уперлись в широкий овраг, откуда выглядывали кудрявые верхушки сосен и елей. Это был провал между гор, на дне которого чернело болото, покрытое грубой, как кожа, травой и мягким, будто резиновым, мхом. Дед сказал, что позапрошлым летом тут, в овраге, — он тянется с версту, аж до самой Чусовой, — где-то в чащобе ягодницы видели волчицу с волчатами.
По пути попало еще одно озеро, точнее, озерцо, светлое среди светлых березок. Потом начались покосы, за покосами — пал с терпким тревожным запахом и наконец показалась Чусовая со своими каменными скалами. У брода остановились. Сбросив сапоги и брюки, Санька зашел на мель и начал искать раков, вглядываясь в дно реки и приподнимая камни. Способ ловли у него до крайности прост: ищет, быстро и незаметно хватает рака за спинку. Поймал одного и бросил Кольке на берег. Поймал другого.
Рак, он тоже не дурак и жить хочет: так и норовит схватить тебя клешнями, ворочает ими туда-сюда.
— У, какие злые! — засмеялся Санька. — За это будете брошены в кипяток. И там покраснеете от стыда.
— Да отпусти их, — попросил Колька. — Каких-то махоньких поймал.
— Да, мяса тут и на глоток не хватит, — поддакнул дед.
«Раки как раки», — подумал Санька.
— Суд решил вас помиловать. Ать, два!.. — Санька бросил раков в воду.
«Отчего мне так хорошо? До чего же хорошо!»