Мы растерялись. Посмотрели на Гиди, а он, словно не видит и не слышит, тихо приказывает:
- Водитель, двигай. Двигай вперед.
Так я рассказывал и рассказывал хозяину "форда" - все то время, пока мы ехали от Раананы до перекрестка Геа.
- Спасибо вам. Здесь я сойду, - сказал я, - мне надо в Иерусалим. - В глазах у канадца стояли слезы.
- Солдат! - сказал он. - Солдат! Я тоже делать. И смотрит на меня так, точно я должен сказать.
что именно ему следует делать. И тут - я о таком и помыслить не мог бы - он сует руку в карман, вытаскивает оттуда зажатые в кулаке зеленые доллары и протягивает мне:
- Солдат, возьми!
Я отдернул руку и почти крикнул:
- Да вы что? Хотите заплатить мне? А он, плача, стал умолять меня:
- Плиз, ну, пожалуйста, возьми! Я должен, дай товарищам, пусть купить себе сигареты, шоколад, это то, что я могу, вы за меня воюете, я тоже что-нибудь делать, возьми, пожалуйста!
И вдруг он обнял меня и стал целовать, и мои губы сделались солеными от его слез.
От перекрестка Геа я ехал на "вольво". В Иерусалим, домой. Последний тремп. Я сел в машину, положил голову на спинку сиденья, закрыл глаза. Руки крепко сжимают автомат, чтобы не выскользнул. Кто-то будит меня. Где я?
- Солдат! Ты меня слышишь? - настойчиво повторяет хозяин "вольво". - Я же тебе сказал, что приехали. У меня нет времени на твои сны. Ты спишь, что ли? Солдат, я дальше не еду. Тебе знакомо это место? Это Байт ва-Ган. Тут рядом хасидская синагога. Через несколько минут соберется миньян на вечернюю молитву. - Он посмотрел на меня внимательно и добавил: - Если, конечно, ты хочешь. И если умеешь.
- Извините, я немного вздремнул, я знаю Байт ва-Ган, конечно же, я знаю. Я здесь учился в талмуд-торе вместе с Довом. Отсюда мы и ушли. Вместе с Довом.
Он взглянул на меня:
- Из талмуд-торы? Куда ушли?
- Что значит куда? - удивленно отвечаю я. - Вы не знаете куда? Есть такие, что не знают? Туда! На Голаны, на войну, вместе с Довом. Отсюда. Здесь был наш призывной пункт. И здесь мы благословляли луну месяца тишрей.
Хозяин "вольво" говорит:
- Луну месяца тишрей? Сегодня благословляют луну месяца хешван. Ты не был дома месяц?
Он говорит, что прошел целый месяц? Может быть. Ему лучше знать. Он был здесь. Он продолжает спрашивать:
- А где твой товарищ? Уже дома? Слушай, солдат, через пару минут здесь, у амшиновских хасидов, соберется миньян и мы сможем вместе благословить луну, зимой не стоит это откладывать, ведь неизвестно, когда она покажется снова.
- Да, конечно. Нельзя откладывать, кто знает, что может случиться, говорю я и снова смотрю на часы.
Осталось шестнадцать часов. Еще немного - и я дома. Все ждут меня. Я звонил из Рош-Пины. И дедушка там. Читает псалмы. Мама сказала, что он их читает с того самого времени, как я ушел на исходе Судного Дня. До тех пор, пока не вернусь. Но благословение луны пропускать не стоит. Кто знает...
ГИМЕЛ
Вечерняя молитва закончилась, молящиеся вышли на улицу и запели слова благословения луны месяца хешван, положив руки друг другу на плечи и пританцовывая:
Прекрасны светила, сотворенные Господом.
Всеведением Своим, мудростью и разумением Он создал их. Силу и мощь даровал Он им,
чтобы управляли миром. Полны блеска они и излучают сияние,
прекрасен свет их во всей Вселенной. Они радуются при восходе,
веселятся при заходе, с трепетом исполняют волю своего Владыки.
Я тоже плясал вместе со всеми, ранец подпрыгивал на одном плече, автомат - на другом. Я не хотел отделять себя от них, но знал: они из одного мира, я - из другого. Я - из Судного Дня.
Хасиды благословили друг друга и меня, я произнес ответное благословение. Казалось, что каждое слово обращено ко мне и ни к кому другому, и все на свете Шалом алейхем - "Мир вам" - говорятся для меня одного, и все приветствия "Мир входящему" обращены ко мне. Это я возвращаюсь домой с войны.
Хасиды разошлись по домам. Я остался один. Я тоже пойду домой. Но, прежде чем идти, я еще постоял немного во дворе амшиновской синагоги. Ивовые листья и сосновые шишки, валявшиеся на земле, источали тонкий аромат, светила луна, и мне хотелось стоять так и дышать, и ощутить в себе нечто, и удержать его, и сохранить это мгновение. Что я хотел ощутить и удержать - не знаю.
Отсюда я ушел - месяц назад. Стоял месяц тишрей, и его луна сияла тогда над нами, надо мной и над Довом. Сейчас хешван, и луна окутана облаками. Я поправил на плече автомат и ранец, намереваясь идти домой пешком, именно пешком, через лощину, спускаясь от Байт ва-Гана в Малху. Мне хотелось еще какое-то время побыть одному - до того, как приду домой. Я мог бы поехать от горы Герцля до Бет-Мазмиль на 18-м автобусе, но знал, что обязательно кого-нибудь встречу и он спросит: как дела, откуда я и куда, как себя чувствую, какова ситуация и что будет. Что мне ему отвечать? Как мои дела? Как я себя чувствую? Что еду домой? Что возвращаюсь с войны? Что там я повстречал самого себя? Рассказать про ужас? Про смерть? Про Бога, к которому взывал? Рассказать о тоске по Дову? И это в то время, пока мы стоим в набитом людьми автобусе, по радио грохочет шлягер и водитель кричит на женщину с тяжелыми сумками, которые она тащит с рынка Махане-Йегуда, чтобы прошла вперёд, в то время как та упрямо продолжает стоять посередине у двери из опасения, что не сможет сойти вовремя? И я решил идти один. Мне было необходимо собраться с мыслями.
Прохладный воздух Байт ва-Гана действовал на меня благотворно. Я привык к нему с детства. Скалистые уступы, по которым я спускался, белевшие и поблескивающие в темноте, были мне знакомы, почти друзья. В солнечные дни, возвращаясь через лощину из талмуд-торы, мы спускались по ним с Довом. По обоюдному желанию мы отказывались от душного автобуса, заполненного усталыми и раздраженными людьми, и с наслаждением прыгали по этим голым скалистым уступам, под которыми прятались красивые цикламены. Воздух был напоен ароматом полевых цветов, весело алели маки, солнце припекало, и нам было очень хорошо вдвоем.
Рассказы Дова увлекали и завораживали меня. Он читал массу вещей в научных журналах и статьях. Проблемы астрономии и геологии, хасидские рассказы и новые толкования Торы - все было ему интересно. О том, что прочел, рассказывал застенчиво, с мечтательными глазами. Для меня все это было внове. Этому не учили в талмуд-торе, и об этом я не слышал в клубе "Тикватейну". И вообще - этому не учили нигде. Дов говорил, что найти такое можно только в журналах. Я, в свою очередь, рассказывал ему о комментариях моего деда, об истории евреев Халеба и Египта, и он тоже на своей улице Бразилия20 не знал и не слыхал ничего подобного.