- Гиди, командир вашего танка, как он относился к тому, что слышал по внутренней связи ваши разговоры о Маймониде ?
- С ним произошла метаморфоза. Вначале он просто не мог поверить, что мы, к примеру, серьезно относимся к ритуальному омовению рук. Однако в ходе войны, когда он понял, что мы действительно верим в то, что делаем, его отношение к нам изменилось в корне. Подобное происходило в течение всей моей воинской службы. Я чувствовал это. Когда командир видит, что ты искренне веришь, он начинает понимать и уважать тебя. Я считаю, что, в сущности, именно это и есть ключ к решению тех проблем, которые сегодня раздирают Израиль. Каждый должен спросить себя, искренен ли он, говорит ли он правду и говорит ли вправду то, что думает. Я не раз убеждался в том, что, когда человек говорит правду, даже если ему приходится платить за нее немалую цену, - это, в конце концов, приносит свои плоды.
Умение отличать подлинник от подделки - вещь чрезвычайно важная. И в литературе, и в воспитании, и в жизни.
Я очень стараюсь привить это умение своим ученикам. Если хотя бы в одной фразе чувствуется фальшь, вся книга, по-моему, ничего не стоит. Первый экзамен, который держит литература, - экзамен на подлинность. Я рад, что среди претензий, которые критики предъявили к моей книге, не было упрека в неискренности. То, что идет от сердца, находит путь к сердцу ближнего. И в воспитании тоже. Есть в душе ученика как бы особо чувствительный прибор, способный уловить малейшую неискренность. Даже если ты кривишь душой ради высокой воспитательной цели, ты разрушаешь сам процесс воспитания. И можешь быть уверен - в глубине души ученики это отметили.
- Bы неоднократно высказываете в книге опасение, что вам могут не поверить. Например, там, где вы показываете местоположение танка Авиу и находите его бинокль. Среди слушающих оказывается его сестра. Это произошло на самом деле?
- Да.
- От этого рассказа мороз проходит по коже. Но он свидетельствует и о вашей визуальной памяти.
- Тот, кто был там, - ничего не забыл и не забудет. Пейзаж. Запахи. Друзей.
- Вы получали отклики от людей, которых упоминаете в книге?
- Да! Но дело не только в этом. Книга вызвала шквал эмоций в людях, которые вместе воевали. Они уже не надеялись, что кто-то вспомнит, расскажет о них. Меня обнимали и командир роты, и командир батальона, и солдаты. Наконец кто-то рассказал о нас, говорили они, о нашем командире полка, как он переходил с танка на танк и объяснял каждому лично, что ему предстоит делать во время боя; как раздавал кусочки шоколада...
"Народ Израиля надеется на вас", - с этими словами он отправлял нас в бой. Надо понимать: травмирует не только то, что ты пережил во время войны нечто ужасное, но и то, что некому разделить с тобой прошлое, и сам ты не можешь приобщить к нему других. Солдаты-йешиботники, которые воевали вместе со мной, внесли одно существенное добавление: "Когда мы говорим, что и там продолжали верить в Бога, никто нам не верит". Да и я слышу от людей неверующих: "Ты, вероятно, несколько преувеличил, приукрасил немного, так не могло быть!" И я отвечаю: "Со мной вместе служили десятки, десятки парней из йешив. Свяжитесь с ними! Спросите, что они чувствовали, и тогда узнаете, правда это или неправда". Большинство подходит к этому вопросу предвзято, будучи заранее убежденными: ужасы войны разрушают веру. Но все обстояло совсем не так.
Когда я закончил книгу и понял, что она получилась, я был счастлив. Счастлив, что мне удалось перенести на бумагу взятые из жизни события, в которые трудно поверить.
- Как читают вашу книгу люди не религиозные? Ведь она насыщена цитатами из Писания, мидрашами, талмудическими историями. Было полной неожиданностью, что вам присудили премию имени Сапира. Это говорит о том, что ваша книга произвела сильное впечатление на светскую часть общества.
- К моему большому сожалению, существует культурный барьер между религиозными и светскими израильтянами. Есть немало людей, которым моя книга могла бы понравиться, если бы не нынешний разлом культур, препятствующий этому. В связи с этим хочу отметить следующее:
Первое. Среди "светских" людей немало тех, кто знаком с Писанием и не слишком оторвался от своих корней.
Второе. Творчество Шекспира и Мольера, возросшее на почве английских и французских реалий, впитало в себя всё богатство национального бытия. Нам обычно пеняют на то, что мы читаем Шекспира на иврите; в переводе, мол, неизбежно теряются многие тонкости и красоты языка. Это в самом деле так, и все же подлинное переживание преодолевает языковой барьер. После того как вышла моя книга, мне позвонила бывший министр культуры, весьма антирелигиозно настроенная женщина, и говорила со мной долго и с большим волнением. Очень много положительных отзывов было о языке, что свидетельствует об уважении к ивриту.
- Большинство пишущих людей рассказывают о моментах душевного надлома. Вы тоже об этом пишете.
- Верно. Можно писать и об этом. Но я пишу и о том, что такое молитва, как держать ответ перед Богом, что есть Вера. Я думаю, что если мир религиозного человека глубок, то и написанное им будет глубоким.
- Творчество и галаха: к вопросу о границах противостояния.
- Я, прежде всего, человек галахи и считаю ее важнейшим институтом сохранения особых свойств, характера, а также культуры еврейского народа. Описывая мир чувств, я никогда не преступлю предписаний галахи. Если между ними возникнет противоречие, галаха для меня важнее. Это ответ раввина. Писательский же ответ такой: поскольку мой религиозный мир подлинный, искренний, такой проблемы просто не возникает. Наиболее яркий пример тому вопросы нравственности. Дело, на мой взгляд, обстоит в принципе так: если тебе хочется что-то рассказать или поговорить о чем-то, а галаха тебя ограничивает в обнажении этого "чего-то", то право на ее стороне. Но на более глубоком уровне все несколько сложнее. У человека, для которого галаха является органичной частью внутреннего мира, а не формальной обязанностью, просто не возникнет внутреннего противоречия между одним и другим. Такой человек сам живет скромной и сдержанной жизнью, и галахические предписания ему не просто понятны, они являются частью его личности. Ведь галаха существует не для того, чтобы наложить на нас оковы, но чтобы помочь нам и поддержать нас. Именно законы, регламентирующие нравственное поведение, призваны помочь нам в тяжелых ситуациях. Я считаю непозволительным преступать их границы - ни ради искусства и литературы, ни ради кино. Моё мнение по этому вопросу однозначно.