«Никакого развода», — определил он, вытащив ножовку из пропила и глянув вдоль зубьев. И всегда такая была, как только терпения хватало…
Взглянув на сынишку, он заметил, что тому уже надоело сидеть на одном месте.
— Вот, Витек, запоминай, — сказал внятно, — инструмент любит ласку, уход и смазку! Так меня твой дедушка учил, да, видно, не впрок.
— Дедушка Паша? — оживился Витька.
— Нет, дедушка Сережа. Он у нас на фотке есть.
— Лысый, как ты?
Николай рассмеялся.
— Это я, как он. Ну, давай дальше…
Они уже возились в бане, устраивая новые переводины на обожженных кирпичиках, когда где-то рядом прогудела и остановилась машина. Витька выбежал и тут же вернулся.
— Мамка!
Николай оставил все и вышел наружу. Катерина подходила к бане, а в сторону весовой отъезжал старенький самосвал, на котором она и подъехала.
— Вы чего это взялись? — с ходу, прижимая к груди какой-то сверток, спросила Катерина.
— Да вот, — Николай принужденно улыбнулся и тут же нахмурился. — Сказала там?
— Сказала. Артаваз домой поедет, жену привезет, тогда и рассчитают… А может, нельзя тебе?
— Ничего, — буркнул Николай.
Ни слова не говоря больше, Катерина ушла во двор, Витька побежал за ней.
«Артаваз!» — подумал Николай. Сам он и Сурика-то Суреном никогда не называл.
— Пузик чертов, — ругнулся Николай по адресу бригадира сезонников и вернулся в баню. Возился теперь без удовольствия.
Вскоре прибежал Витька.
— Пап, мамка говорит: кончайте, обедать надо!
— Правильно говорит. Пошли руки мыть.
На этот раз Катерина хорошо помнила, чем надо кормить мужа. И Николай ел с удовольствием. Себе и Витьке она навела окрошку.
— Надорвешься вот, будет тогда, — сказала она Николаю.
— А мне Витек помогает, — Николай подмигнул сынишке. — Мы с ним можем и дом построить. И все, что захотите.
— Ладно уж, строители. Чтоб сейчас же поели и — спать.
— Нет уж, — Николай усмехнулся, — хватит мне одной такой ночки.
— А ты, сынок, ляжешь. День-то вон какой длинный.
— Ну-у, я с папкой.
— Началось теперь, — в общем-то спокойно заметила Катерина.
Николай опять не чувствовал какой-то их семейной близости, и это задевало его. Все вроде нормально: сидят за столом, едят, разговаривают… «Ерунда какая, — подумал Николай и даже головой тряхнул. — Дома же, что еще надо?»
После обеда Катерина уговорила все-таки Витьку лечь поспать, и сама легла с ним, а Николай снова пошел в баню. Во двор влетел с улицы пыльный вихрь, захватил солому и бумажки, пыхнул ему в лицо душной волной и разбился о сарай, разбросав во все стороны мусор. Тоскливо было сейчас и в поле, и на машинном дворе под голым солнцем, ежившимся в белесом небе. Сам Николай любил, когда начинался и заканчивался день, а еще ту пору ранней весны или осени, когда весь день похож на затянувшееся утро, или ясное и умытое, или тихое и туманное. А устоявшаяся сушь саму душу выматывает, не спасает и работа.
В возне с полами Николай однако забылся, обдумывая, как и что при его возможностях сделать посподручнее, понадежней. На корточки присесть он опасался и стоял на коленях, а, выравнивая рубанком соединения, наклонялся всем телом вперед и опирался на левую руку. Дело шло медленно, неловко, и хорошо, что был скрыт в эти часы от посторонних глаз.
Забив последний гвоздь обухом топора, он смел стружки под полок и лег на пол, вытянувшись с угла на угол. Так отдыхал, в общем-то довольный собой, таким его и застала Катерина. С интересом осмотрелась, оценила работу. Николай под ее взглядом поспешил подняться с пола.
— Натрудился? — спросила ровно.
— Да ничего… Жара.
Катерина притопнула ногой, обутой в новые вельветовые полуботинки, качнула головой.
— Ни одной гордячке не поверю, что без мужа ей лучше живется, — заявила вдруг. — Ну, ладно. Коль, схожу, ужин заварю этим… Надо баню еще протопить. Новую!
Оставшись один, Николай с радостным и самодовольным каким-то чувством вспоминал слова, сказанные женой, даже повторил про себя: «Ни одной гордячке не поверю, что одной ей лучше». Но потом, отыскивая, чем бы еще заняться, вдруг понял, что поспешил радоваться. Ведь могла она просто похвалить его, пусть пожалеть как-то, а вместо этого: «Ни одной гордячке не поверю». Значит, обо всем тут передумала одна и успела представить, каково ей будет без него, и, может быть, утешаясь, была уже согласна с «гордячками»…