Бизнес менее успешных их собратьев был недолговечен. Он словно пуповина связывал мелкого дельца с самой жизнью. Прогорел бизнес – потерялся человек. Порой забирать хранившийся в конторе товар приходили совсем другие люди, но с необходимыми документами на руках. Условия сделки соблюдались, и лишних вопросов никто не задавал. Тогда на главный вопрос, звучавший хрипотцой из каждого ларька: «Что же будет с Родиной и с нами?», – и на тот ответа не было, что уж тут пустыми распросами людей напрягать.
Склады с вожделенным бартером снова превращались в пустые конторские кабинеты, они переживали вторую клиническую смерть. Несколько арендаторов ещё держались, но поток бартера резко сократился, а вместе с ним – и доходы от аренды. Последней надеждой оставалась продажа грузового автотранспорта, сдавать его в аренду было невыгодно, слишком быстро убивался.
Конторе в этом плане не повезло с наследством. Львиную долю парка машин составляла мелиоративная спецтехника: экскаваторы-дреноукладчики, канавокопатели и каналоочистители на базе гусеничных и колёсных тракторов. У этих мастодонтов советского машиностроения не было шансов пережить новый ледниковый период, и их ждала разборка на металлолом.
Грузовики же пользовались большим спросом – они развозили засхлестнувший страну бартер, как эритроциты разносят кислород. У нас было три КамАЗа, пять зилков и два газона, из них на ходу примерно половина. Первый ЗИЛ кормил контору два месяца, затем на заклание ушёл ГАЗ.
А потом этот процесс из коллективно-общественного как-то трансформировался в сугубо личный. С удивлением мы узнавали, что самый новый наш самосвал 55111 хоть и стоит в гараже, но конторе уже не принадлежит, а работавший на нём Вася-Нога числится в штате загадочного ТОО «Феникс».
Как выяснилось позже, реализацию ликвидного автотранспорта директор конторы замкнул на себя, с минимальным количеством посвященных. Нет, он не был рвачом или хапугой – карикатурным типажом из журнала «Крокодил».
Первое время он боролся за живучесть конторы-подлодки, готовый разделить с экипажем её судьбу. Но, видя тщетность усилий и то, что спасательное судно не придёт никогда, он включил здоровый цинизм и постепенно превратился в делягу.
Народ из конторы практически весь разбежался, оставалась только узкая группа лиц, обслуживающих новый бизнес директора. Я в неё не входил, и смысла пребывать дальше в этом склепе не было никакого.
***
Вслед за деньгами из жизни стали исчезать и мужики. Не могу сказать, что чёрные скорбные стайки у подъездов были особой приметой того времени. Нет, просто мужские лица, привычные на многажды хоженных тропах, вдруг переставали встречаться. Тихо и буднично уходили ровесники Карлсона, в самом расцвете сил.
Отцы семейств, лишённые работы и денег, слонялись по посёлку в поисках любой халтурки и выпивки, пока не находили свой последний стакан. Мужики спивались, вешались, уезжали на заработки и пропадали, гибли в пьяных драках от рук своих же собутыльников и подельников.
Они были лишними для новой власти, и их, не считая, списали как издержки переходного периода.
***
Основное было готово. Осталось выжечь след, торчащие кустики и бугорки снега на поляне. Я уже думал, лакировать работу или нет. Ведь снег тогда приобретёт неестественную желтизну. Как будто не одинокий заяц был на поляне, а целая свора собак отметила на ней своё присутствие.
Я отложил вопрос до завтра, решив, что при свете дня будет виднее.
Белёсый
Впервые я его увидел ещё тогда, по ящику. Он стоял на фоне исполинского фантика с нулями и уверенно говорил про окно возможностей, открывающееся для всех. Его лицо мне сразу показалось каким-то мелким в сравнении с головой, хотя нос и рот были крупными. Это впечатление создавали щёлочки близко посаженных глаз, заплывших отёчными веками в обрамлении белёсых, почти невидимых ресниц. Его брови и волосы были похожего серовато-тусклого оттенка.
Несмотря на заурядную внешность, Белёсый тогда был звездой. Первый среди равных в когорте реформаторов, он точно знал, что нужно делать. По крайней мере, нас в этом непрестанно уверяли средства массовой информации. Видимо, он поверил в себя тоже и приступил.
Белёсый со товарищи, вооружившись скальпелями и инкассаторскими мешками, начали бодро кромсать тело моей Родины. Вырезая гнойники заводов и фабрик, удаляя метастазы социальных инфраструктур, Белёсый вёл нас в счастливое рыночное будущее. В то самое, в котором на костях произодственных корпусов вырастут аляповатые коробки, мать их, торговых центров. Он заколачивал гвозди в крышку гроба коммунизма и не слышал, не желал слышать, как эхо от ударов его молотка глухо дробится в миллионах настоящих гробов.