– Твою дивизию, мужики, объясните мне, что тут происходит! – взмолился старлей, по роже которого видно, что напуган он до предынфарктного состояния.
Покалеченный сержант неожиданно замолк и плавно сел на асфальт.
– Нет-нет-нет и еще раз нет! – закричал Пашка, не секунды не стоящий на месте. – Только не это! Сука, только не это!
Из четырки осторожно вылез Костя и остался стоять рядом с открытой дверью, готовый нырнуть обратно в любую секунду. Трясущимися руками он смог снять свой автомат с предохранителя, а затем с трудом передёрнул затвор. Боится, сильно боится, но отсиживаться в тачке не стал, выбрался ко всем, молодец, похвалить бы, да не до него сейчас. Всё внимание приковано к укушенному сержанту, который совсем плох – движений ноль, руки висят как плети, голова упала на грудь.
Старлей, вернув самообладание, скомандовал второму сержанту:
– Пётр, не тупи, посмотри, что у него с носом! Мужики, ну объясните вы уже мне, что тут…
Фразу не дал закончить Пашка, злобно закричав:
– Заткнись, старлей, не до объяснений пока, сами нихрена не понимаем! Пётр, стоять на месте, не приближаться к укушенному!
Пётр, который так и прибывает в оцепенении, не послушал Пашку и неожиданно проворно кинулся к сидящему напарнику. Склонившись над ним, попытался осмотреть лицо. Если бы Пашка мог, он бы выстрелил, но Пашка не мог, он бы попал в Петра. Я это понял и понял, что даже будь мой автомат заряжен, выстрелить вряд ли бы сумел, смелости не хватит, не способен стрелять в людей, даже в безумных, которые готовы жрать себе подобных.
Укушенный сержант резко поднял голову именно в тот момент, когда Пётр приблизился к нему вплотную. Ровные белые зубы впились в шею с неистовой силой, и Пётр заверещал похлеще резанной свиньи. Одновременно с этим он попытался оттолкнуть укушенного сержанта, но тот вцепился мертвой хваткой и для верности схватил шею руками. Визг сменился хрипом, от которого мгновенно затошнило.
Укушенный сержант разжал челюсть и с еще большим остервенением вновь вонзил зубы в шею напарника, при этом продолжив сдавливать ее. Кровь хлынула из раны густой яркой струёй, яркой даже в свете фонаря. Я всё отлично разглядел, но также, как и Пашка, не смог никак повлиять на происходящее.
Старлей, после того, как понял, что произошло, завыл как сумасшедший. Костя от греха подальше спрятался в машине. Я направил автомат на сержантов, и даже передёрнул затвор, но нажать на спуск не смог. Пашка тоже не выстрелил. Взирая на то, как один человек поедает другого, он заговорил громко и спокойно:
– Бешенство или что-то в этом роде, точно знать невозможно, да и не важно это. Первичное заражение происходит посредством укуса. Слишком быстрое заражение. Смотри, Руслан, внимательно смотри, и считай секунды, ведь никого из сержантов мы уже не спасём…
Я послушал товарища и начал мысленный отсчёт. Зараженный сержант в пятый раз погрузил зубы в шею уже затихшего Петра. Оторвав смачный кусок мяса, начал жевать его, но жертву из рук не выпустил.
Старлей обхватил голову руками и медленно сел на корточки. Наконец-то он перестал выть, только всхлипывает. Я досчитал до четырнадцати – укушенный сержант выпустил Петра, потеряв к нему всякий интерес и попытался встать. Не до конца откушенный нос болтается на куске кожи, лицо измазано кровью, челюсть энергично двигается, перемалывая свежую человеческую плоть. Двадцать одна секунда, столько насчитал.
Петро зашевелил руками и ногами. Перевернувшись на живот, начал подниматься. Уже вставший на ноги сержант с интересом уставился на старлея. Постояв пару секунд, он бросился на новую жертву, но раздался выстрел и на дорогу упал труп с дыркой в голове. Пашка, взяв на прицел второго сержанта, требовательно сказал мне:
– Руслан, убей второго, пока он не встал и не попытался сожрать кого-то ещё.
Я направил автомат, секунду пытался нажать спуск, но не смог и покачал головой. Пашка успел приблизиться к старлею и, схватив за ворот формы, потащил того к машине. Увидев мой жест, рявкнул:
– Сука, Руслан, да не будь ты тёлкой, завали его! Если ты не понял, то я объясню тебе – это уже не человек, это хуже зверя, так что стреляй, не думая стреляй!
Убить человека трудно. Не физически трудно, нет, это как раз просто, нужно всего лишь одно движение сделать. Трудно сделать это с точки зрения морали, сложно заставить тело повиноваться, сложно дать команду пальцу надавить на спусковой крючок. Особенно сложно убивать, когда ты прежде не делал этого. Увидев налитые яростью глаза Петра, я понял, что Пашка прав, сержант уже не человек. Плавное нажатие спускового крючка и автомат грозно выругался. Жизнь безумца, который недавно был сержантом по имени Пётр, закончилась окончательно.