Данко рывком сел на диване и попытался разодрать пальцами спутанную шевелюру. Нет, слава богу, до выхода из такси он себя полностью контролировал. Потом, наверное, глупо улыбался и нес всякую ахинею, но женщины могли и не определить, как сильно надрался глава их семейства. Это если он спать лег сразу, а так оно, похоже, и было, поскольку носки не сняты.
Щурясь в полумраке, Данко крадучись пробрался мимо кровати и заперся в ванной комнате. Контрастный душ, бритье и прочие утренние процедуры сделали свое дело: он почувствовал себя лучше. Не то чтобы заново родился, но зато и не восстал полумертвым из могилы, как это бывает с похмелья.
Ступая на цыпочках, Данко зашел в комнату, прихватил шорты и выскользнул на балкон. К счастью, женщины там вчера чаевничали, так что нашелся и кофе, и электрочайник, и даже одноразовые стаканчики. Пока вода закипала, Данко совершил десятка три отжиманий от пола, а потом облокотился на перила и, прихлебывая кофе, стал любоваться восходом.
За этим занятием и застала его Соня. Кутаясь в мамин халат, она зевнула и покачала головой, то ли осуждающе, то ли уважительно:
— Ну ты, папа, и дал вчера.
— Что? — спросил Данко с плохо скрываемой тревогой.
— А то. Мама в шоке.
— Почему? Что-то случилось?
— У тебя сейчас голос неестественный, как у самого плохого актера детского театра, — сказала Соня. — Как это «что случилось»? Явился во втором часу, еще и спрашивает.
— Я встречался с другом, — стал оправдываться Данко. — Засиделись немного. Молодость вспоминали.
— Самое дурацкое занятие, которое только есть у мужчин! Завеяться куда-нибудь, залить глаза и вспоминать молодость.
— Ну… не только. Мы еще о делах говорили.
— А это любимое мужское занятие номер два! — объявила Соня мстительно. — Обсуждать дела на пьяную голову.
— Почему обязательно пьяную…
Это прозвучало так неубедительно, что Данко поморщился и, рассердившись на себя, начал сердиться на дочь.
— Позвонить хотя бы можно было? — наседала она.
— Я телефон в номере забыл.
— Не забыл, а оставил. Нарочно. Чтобы никто не мог тебя побеспокоить. Чтобы никто не прервал вашу пьянку.
— Так! — Данко встал и выпрямился во весь свой внушительный рост. — Достаточно с меня нотаций. Ты, кажется, забыла, что я твой отец.
— Это ты забыл, что ты мой отец! — парировала Соня и покинула балкон.
Ему показалось, что на глазах дочери блестели слезы, когда она выходила. Данко уже собирался пойти за ней, когда на ее месте возникла Юлия. Заспанная и слегка помятая, но все равно очень красивая. Ему захотелось обнять ее и запустить руки под ее розовую ночную рубашку, постепенно поднимая ткань все выше, пока жена сама не поднимет руки, словно сдаваясь на милость победителя. Тогда рубашка будет снята и их больше ничего не будет разделять.
— Что скажешь? — холодно осведомилась Юлия.
— Доброе утро, — брякнул Данко.
— Доброе? — Она шлепнула его по протянутым рукам. — Кофеек попиваешь?
— Это преступление?
— Мама, — донеслось из комнаты. — Я схожу позавтракаю.
— Давай, — обронила Юлия не оборачиваясь и не повышая голоса.
Соня услышала. Хлопнула дверь. Данко остался наедине с женой. Он снова попытался обнять ее, одновременно тесня в комнату, но из этого ничего не вышло.
— Даже не думай, — отрезала она.
В былые времена Данко это не остановило бы. В молодости он всегда гасил конфликты самым эффективным из известных ему способов, а именно: невзирая на Юлины протесты, укладывал ее в койку и там добивался и прощения, и еще много чего. Но теперь они были другими. Данко обеспечивал и баловал семью, поэтому считал, что вправе позволить себе некоторые вольности. Чувство вины прошло, сменившись глухим раздражением. И почему эти женщины из мухи слона раздувают? Просто едят поедом. А что он такого сделал? Ну, посидел с другом, выпил немного. Так разве человек не имеет права расслабиться? Взрослый человек, посвятивший себя тому, чтобы его семья процветала и радовалась.
Стало обидно. Данко уже не помнил, как его на рассвете накрывало чувство вины. Зато вспомнились другие вещи. Например, как прошлой зимой Юлия не явилась домой ночевать, потому что, видите ли, перебрала шампанского с родителями. Может быть, она вовсе не у родителей была? И, может быть, жена и дочь не должны дерзить мужчине, который их не просто содержит, а лелеет, холит и балует?