— Расскажите о себе, Виктор, коль нам теперь вместе придется жить…
Слушала молча, не перебивая, лишь в конце рассказа с горестным вздохом промолвила:
— Как же Лиде будет трудно справиться с несчастьем, потерять мужа в ее положении — такой беды никому не пожелаешь!
После твердо заявила как об очевидном факте:
— Виктор, для всех ты остаешься нашим сыном, для нас с отцом также. Поэтому будем звать тебя Павлом, а ты нас мамой и папой. Может быть, со временем станем роднее, но надо уже сейчас привыкать, коль так распорядилась судьба.
Согласился с вполне разумным доводом названной матери, ответил ей с должным уважением:
— Хорошо, мама, буду считать себя вашим с отцом сыном. Только я ничего не знаю ни о вас, ни о себе прежнем. Расскажите хотя бы немного, так мне легче освоиться с вами, да и с другими, с кем еще доведется встретиться.
Наталья Владимировна согласно кивнула и приступила к рассказу:
— Ты у нас единственный ребенок, родился 25 марта 73-го года. Еще с младенчества много болел, поздно стал ходить, да и заговорил лишь к двум годам. Нам врачи говорили, что у тебя задержка в развитии, но в три года ты всех удивил. Папа занимался с тобой логическими и арифметическими задачками, ты же справился с ними легко, а потом более трудными…
Виктор (теперь Павел — счел нужным так себя называть) слушал удивительную историю матери о феноменальном мальчике, а в памяти тем временем всплыла когда-то прочитанная статья о юных дарованиях, к которым судьба отнеслась слишком сурово. Среди них Паша Коноплев с выдающимися математическими способностями, от него ожидали великих свершений — он же впал в глубокую депрессию, из которой так и не вышел до самой смерти. Не выдержал психических и эмоциональных встрясок после развала Советского Союза и наступившей тотальной разрухи, его прежняя жизнь сломалась и не нашел иного выхода, как уйти из нее. И вот теперь судьба распорядилась именно ему занять место несчастного юноши, наверное, посчитала неправильным тот исход — погибнуть на самом взлете. Предполагал, что неспроста его занесло в это время, сейчас стало понятнее — почему он здесь, принимал как предназначенную кем-то данность, а не случайность.
Ушла мать намного позже положенного часа, задержалась до обхода дежурного врача, пообещала вернуться завтра утром для встречи с лечащим психиатром. Оставила Павлу фрукты и любимый яблочный пирог, пару книг и очки — у него оказалась довольно сильная близорукость. Долго после ухода матери вспоминал их разговор и пережитые эмоции, в конце беседы даже почувствовал какое-то притяжение к родному по природе человеку. Да и она выглядела гораздо спокойнее, обращалась к нему мягче, чем в начале, по-видимому, немного свыклась с мыслью — пусть сын стал другим, но все равно он ее кровиночка! Предстояла еще встреча с отцом — Николаем Алексеевичем, — но уже не так серьезно волновался за ее исход — насколько понял, тон в семье задавала мать, коль она приняла такого сына, то отцу ничего другого не оставалось. Да и по рассказу матери тот всегда любил Пашу, чтобы он не натворил, не наказывал строго за шалости, лишь мягко журил — в этом большую жесткость проявляла она сама.
Спал эту ночь сравнительно спокойно, лишь раз просыпался, увидев во сне родную мать и жену — они смотрели на него без слов, а потом растаяли, будто мираж, осталась от них печаль и тоска. Лежал и вспоминал прошлую жизнь, а потом незаметно уснул, уже без сновидений. На следующее утро, как и обещала, к нему в палату прошла мать, несмотря на неприемное время — еще вчера убедился в ее способности находить общий язык с персоналом. Принесла с собой еще теплый суп с фрикадельками, паровые котлеты с картошечкой, заставила поесть при ней. Когда же к ним заглянул лечащий врач, не отступила в сторону, а сама повела с ним разговор о состоянии сына. Во время обследования и последующего опроса отвечала на те вопросы, с которыми Павел затруднялся — тогда и выяснилось, что у него уже год, как начались проблемы с психикой. Вначале резкие смены настроения, после приступы немотивированной раздражительности и гнева, а в последнее время замкнулся в себя, ни с кем не хотел разговаривать и общаться, даже с родителями. В крайнюю же ночь заперся в ванной и перерезал вены на запястье — чудо, что отец проснулся по какому-то наитию и обнаружил сына, лежавшего на полу без сознания.