Самое забавное, что Завадскую он прежде видел – в том самом плохоньком сериальчике, который сделал ей имя. По долгу службы несколько лет назад он отсматривал там пару сцен, и эта девчонка совершенно не произвела на него впечатления. Но когда он увидел игру Завадской на сцене, то сразу понял, что пропал. От Вики исходила безумная, дикая энергетика - та, что не чувствовалась на пленке. Возможно, за минувшие годы девица значительно выросла и раскрылась, но не успела заматереть настолько, чтобы перестать быть пластичной глиной в руках умелого мастера.
Симорский был ослеплен, парализован болезненным напряжением в чреслах, и единственной связной мыслью у него билось «Хочу!». Он сам толком не знал, чего хочет больше: стать крестным отцом восходящей звезды или постоянным любовником красивой женщины. Скорей все-таки последнее, пусть умом он и сознавал, что встретил по-настоящему перспективный материал, способный принести миллионы.
Не получив желаемого отклика сразу, Игорь распалился пуще прежнего. «Снежная королева» играла в недоступность и набивала цену – что ж, Симорский был готов платить. Был, правда, момент, когда он углядел соперника и честно попытался переключиться. С Громовым связываться было лень, тем более, он не был уверен в себе на все сто. Вдруг через неделю новизна уйдет, и он не будет знать, кому эту «снежную королеву» сбагрить.
Вот только Завадская против правил проросла в нем намертво. Студентка Марина Бузина не стоила ее мизинца и начала раздражать на второй день. Томление и неудовлетворенность нарастали, Игорь то проклинал смутившую его покой холодную красавицу, то был готов ее боготворить. Всего за несколько дней Симорский настолько обезумел, что слетел с катушек.
Предложение Патрисии явилось последней каплей, которая упала на чашу порока, перевесив чашу совести. Игорь выслушал француженку с гулко бьющимся сердцем и понял, что сделает все, как она советует. Он намеренно не желал вникать, какой на самом деле интерес Пашина жена вкладывает в мутное предложение. Там все было нечисто и дурно пахло, но сейчас ему было наплевать и на собственное будущее, и на реальные чувства Завадской, и на судьбу прочих туристов. Игорь всерьез считал, что только обладание жтим совершенным телом избавит его от мучительного наваждения.
Целые сутки он был как в тумане, и очнулся лишь в самолете, когда Вика потеряла сознание. Вот тогда Симорский схватился за голову. Реальность обрушилась на него вместе с осознанием собственного преступления. Он пожалел, что связался с Патрисией, что вообще поехал в эту треклятую поездку, что не смог сдержать гнусные порывы плоти. Ашор Визард тоже его напугал – слова соглядатая Доберкура подействовали как ушат холодной воды, но Игорь зашел слишком далеко, чтобы сделать вид, будто ничего не было. Мысли о Завадской высасывали из него все соки и превращали в одержимого. Отдалиться от нее, порвать незримую связь означало умереть в тот самый миг, и потому он был готов следовать за ней по пятам, сторожить, вожделеть на расстоянии, подчиняя собственное расписание ее жизненному укладу, лишь бы не расставаться. В этой женщине, как в кощеевом яйце, сосредоточились отныне его жизнь и смерть.
Усаживаясь в экскурсионный вертолет, Симорский не отрывал глаз от Вики. Его не волновал бесснежный антарктический оазис, оставилравнодушеым ни кровавый водопад, и даже то, как Вика настороженно пряталась от него за спиной Ашора, не имело значения. Главное, она рядом – протяни руку и поймаешь. «Я тебя покорю, завоюю, добьюсь», – сбивчиво думал он, выбирая кресло сбоку и чуть позади – лишь бы видеть ее королевский профиль.
Неожиданно вертолет затрясло, замотало из стороны в сторону.
– О щит[1]! – выругался пилот и принял инстинктивное решение сажать машину.
Яркий болид едва не ослепил Симорского. Он промелькнул, ударив по глазам белесой вспышкой, и только потом их догнал шипящий треск и грохот, заглушивший рокот винтов. Вертолет едва не перевернуло прямо в воздухе.
– Держитесь! Аварийная посадка! – крикнул пилот. – Пригните головы!
Пассажиры в салоне заголосили, и громче всех голосил Сергей Абызов:
- Слишком рано! Астероиду слишком рано!
Но астероиду было мало дела до научных расчётов и ожиданий. Все новые и новые раскаленные куски обрушивались с неба. За ними тянулись дымные хвосты, в которых вспыхивали огненные искры.
Летчик вцепился в штурвал, в рычаги и пытался сбалансировать вертолет. Они продолжали снижаться на малых оборотах и почти уже сели на выбранную впопыхах площадку на перевале, но тут прямо у них над головой произошел жуткий взрыв…
Плотная воздушная волна срезала верхушки гор, перекорежила рельеф, отутюжила долину Чаруского и покатилась дальше, сминая и разрушая на свое пути все и вся. В этой страшной мясорубке у людей в туристическом лагере не было шансов.
Хотя прогулочный вертолет находился под прикрытием одного из высоких пиков, принявшим на себя большую часть удара, ему тоже досталось. Вращающиеся лопасти были в мгновение ока смяты, и в своем последнем развороте рубанули по хвостовому оперению, отсекая его. Вертолет развалился на части, каждая из которых по собственной траектории рухнула по ту сторону хребта. Топливные баки взорвались, и к небу поднялся столб белого пламени с черным дымным оперением.
В небе вообще творилось несусветное: пыль, мельчайшие каменные частицы, пар от испарившегося снега и льда закрыли солнце, и окрестности погрузились в траурные жаркие сумерки. Текущая по перевалу мелкая речка вскипела и исчезла в мутном облаке. Воздух раскалился, провонял неведомыми миазмами и сделался настолько плотен, что затруднял дыхание.
Игоря Симорского выбросило из кресла в самый последний момент – лопнул ремень, не выдержав инерции тела. Он нырнул в один из чудом уцелевших сугробов, немного смягчивших удар, и, кувыркаясь, скатился по склону вниз, где его буквально впечатало в плоский валун, вышибив дух. На счастье (или как посмотреть – может и на несчастье) он не только остался жив, но и пребывал в сознании, только тошнотворное мгновение неконтролируемого вращения сменилось на тупую прострацию.
Симорский лежал на боку, не понимая, что с ним, где он и как он. Перед глазами дрожали невнятные пятна, вокруг грохотало и давило с упорством сжимающихся клешней. Он хрипел, парализовано таращился глазами прямо перед собой, но боли не чувствовал. Он вообще ничего не чувствовал, превратившись в обездвиженную биомассу, из чистого недоразумения цепляющуюся за жизнь.
Время текло, но Игорь по-прежнему лежал и ничего не соображал. Воющий ветер, отдаленный грохот, звуки взрывов, звон, скрип и скрежет – все это не имело значения. Падающие сверху горячие хлопья пепла тоже ничего не означали. Привкус соли во рту имел оттенок бессмысленности.
Наконец он пошевелился – вернее, сделал попытку шевельнуть рукой, чья судорожно сжимающаяся и разжимающаяся пятерня маячила перед глазами. Непослушные пальцы бессильно заскребли раскисшую землю, и лишь спустя некоторый промежуток в движение пришел локтевой сустав, рука пошла вниз – медленно, неразумно... Симорский дернул головой, засучил ногами, застонал – и быстро выдохся. Существование вновь сузилось до масштабов вдоха-выдоха.
Возможно, он все-таки потерял сознание, потому что, когда Симорский слегка оклемался, окружающий мир успел успокоиться. Вместо взрывов пришла тишина. Вместо солнца – ночная темь. Вместо падающих горячих хлопьев и острых обломков – нежные касания теплого ветерка..
Через еще какое-то время в голове прояснилось настолько, что Игорь вспомнил о себе, как о человеке. А человек способен не только валяться, словно куча тряпья, на одном месте, но и сидеть, стоять, ходить. Он вспоминал, как все это делается. Руки-ноги слушались плохо, но в конце-концов пришли к каким-то согласованным действиям. Игорь напряг пресс и после нескольких попыток поместил себя в вертикальное положение. Почти поместил, потому что для того, чтобы куда-то двигаться, надо было поставить себя на ноги, а не только посадить на пятую точку.