- С таким пестрым раскладом это практически невозможно.
- У нас нет выбора. Судьба распорядилась за нас.
– И все-таки мы выбираем, – тихо сказал Грач и повторил, словно убеждая сам себя: – Мы всегда выбираем. И ты тоже выбрала, когда решилась прилететь в долину, несмотря на то, что я просил тебя держаться подальше. И когда призналась мне во всем.
- Я не хочу воевать, Володя.
- Да кто ж хочет? Но чует мое сердце, придется.
Он прикинул, можно ли ее посвятить частично в тайну, но решил, что не стоит, не время. Вот Дима вернется, вместе и решат. Грач помолчал, прислушиваясь к грохоту за тонкими стенками палатки. Мрачно вспомнил о тех, кто отправился на перевал. Добрались ли? Уцелели в природном катаклизме? Смогут ли вызвать помощь?
Анна шмыгнула носом:
– Как думаешь, когда буран прекратится?
– Без понятия.
- Мне немного страшно… - Анна прильнула к нему так порывисто и доверчиво, что Володя вздрогнул. Он обнял ее, давая понять, что с ней заодно. – Наш ангар устоит?
- Должен устоять. А вот тем, кто сейчас под открытым небом, приходится несладко.
- Волнуешься за Пашу?
- За всех. Надо было мне пойти.
- Если бы ты пошел, то не смог остановить бурю, - совершенно серьезно сказала Аня. – Для них ничего не изменилось бы. Но то, что ты остался, многое изменило для меня.
- Тебя не оставили бы тут в одиночестве. Кто-то обязательно был бы с тобой в лазарете, чтобы поддержать.
- Мне не нужен «кто-то», Володя. Мне спокойнее с тобой. И правду сказать я могла тоже только тебе.
Грач растерялся. Это заявление прозвучало так интимно, что он не нашелся с нейтральным ответом и даже слегка покраснел. Он подумал, что слова Ани ему приятны, однако она имела в виду совсем другое. Или спирт оказал на нее побочное действие, слегка раскрепостив. А еще он подумал, что ее приятель-актер сидит сейчас в вертолете и совершенно не беспокоится за подружку. Если бы его девушка пропадала где-то в палатке, а вокруг бушевал ураган, Володя обязательно нашел способ, как до нее добраться. Но Сергей Давыдов, кажется, ни разу за минувший вечер не заглянул в лазарет. И вообще, словно избегал Егорову. Может, они поругались?
Спрашивать о Давыдове Грач не стал. Вместо этого, меняя тему, посоветовал:
- Попробуй поспать. Пока есть такая возможность.
- Я не усну, - ответила Егорова. – Очень много звуков. И еще наш покойник… я не могу спать в его присутствии.
- Обещаю, что с его стороны тебе ничего не грозит.
- Правда?
Он скупо улыбнулся:
- Правда.
Аня отстранилась и посмотрела на него. Володя не знал, стоит ли ее отпустить, и все-таки не отпустил, лишь чуть сдвинул руку с ее плеча на спину. Ему совсем не хотелось разрывать их физический контакт.
- Спасибо тебе! – прочувственно сказала Аня.
- Не за что, - резко откликнулся он и, избегая смотреть ей в лицо, поправил на ней плед, вытянул ноги и закрыл глаза…
*
Утром снаружи ничего не изменилось, даже не посветлело, зато в их единственном обогревателе сел аккумулятор. Грач и Егорова без лишних церемоний залезли в один огромный спальник на двоих, чтобы, прижавшись друг к другу, сохранять живое тепло. Второй спальник, поменьше, как и плед, они подложили снизу, чтобы не так жестко было лежать на дощатом полу – ничего другого у них не было.
Аня дремала, забавно сопя носом, а вот от Володи сон бежал. От близости гибкого девичьего тела у него появились иные, совершенно неуместные желания. Хотя они надели на себя всю имевшуюся одежду, позицию заняли недвусмысленную, лежали в обнимку, и Анина голова в забавной шапочке с помпоном покоилась у Володи груди и иногда щекотала этим дурацким помпоном подбородок. Грач маялся, тихо вздыхал, пытался считать баранов или думать об отвлеченных вещах – все напрасно.
Тем не менее, Володя обнаружил, что близкое присутствие этой маленькой женщины, почти ребенка, придает уверенности ему самому. Он уверился, что Анна не так уж и плоха. Страсть, алчность, месть - вот три кита, на которых стоят преступления мира. А что двигало Анной? Только сестринский долг и желание защитить слабого. Значит, не преступница она, а жертва.
Да что уж там говорить: Аня поразила его суровое сердце. С каким хладнокровием и спокойствием она ухаживала за ранеными и ассистировала ему! Володя не был врачом, он лишь нахватался отдельных навыков: умел перевязывать раны, накладывать жгуты, ставить уколы. По роду занятий его на передовую никогда не посылали, но в горячих точках передовая легко могла переместиться куда угодно и когда угодно. В основном Грач был задействован в конвое и на охране объектов, и несколько раз они попадали под шквальный обстрел. Ему доводилось вытаскивать на себе раненых из горящего здания, останавливать кровь, чтобы та не хлестала из оторванных конечностей, и молиться, чертыхаясь, чтобы эти люди благополучно дожили до момента, когда ими займутся настоящие доктора. К великому сожалению, доживали не все, и тогда Грачу приходилось закрывать стекленеющие глаза и слать проклятия в адрес тех, кто допустил такое.
К смерти привыкнуть нельзя, чтобы там ни говорили. И сейчас мертвое тело, лежащее на столе в двух метрах от них, тоже нервировало и заставляло мучиться сомнениями: а все ли он сделал для того, чтобы спасти человека?
Анна Егорова по собственной инициативе разделила с ним ответственность пополам. Он не просил ее ни о чем, более того – смотрел в ее сторону с подозрительным прищуром, как и на корабле. Он считал ее умной и циничной стервой, не способной на поступок. Но пришла беда, и Анна встала с ним плечом к плечу. Не спрашивая разрешения, не требуя уважения или признания заслуг. Просто делала то, что должно. Патрисия сбежала, едва заслышала стоны и ругань. А Анна осталась. И даже этот ее пистолет…
Грач больше не мог на нее сердиться. Презирать и подозревать в неискренности тоже не мог. На войне сразу становится видна подноготная людей, которые в мирной жизни сумели бы притвориться или обмануть. Опасность и близкая смерть срывает маски. Анна тоже сегодня лишилась маски, предстала в истинном свете, потому что падение астероида в антарктическом оазисе это даже хуже, чем война. И Грач был благодарен за то, что освободился от своих заблуждений.
*
Виктория Завадская
В багажнике вездехода Виктория окончательно успокоилась. Паша ехал очень медленно, быстрей было бы пешком, но с другой стороны ход машины был плавный, потерявшего сознание Симорского почти не трясло, да и Вика, завернутая в спальники, пригрелась и воспрянула духом.
Она не следила за дорогой, больше погруженная в собственные думы и воспоминания. О плохом вспоминать не хотелось, лучше всего – о встрече с Юрой, о том, как он бережно ее обнимал, как его дыхание щекотало ей щеку… Когда телохранитель Долгова отправился искать Игоря, они даже поцеловались…
Вика боялась, что Громов начнет ее упрекать, что не осталась в отеле, а рассказывать обо всех обстоятельствах ей не хотелось. К счастью, Юра проявил неслыханное благоразумие. Оправившись от первого шока, он ограничился общими вопросами, после чего замолчал – отложил выяснения на потом. Она сама нашла силы, чтобы рассказать подробности катастрофы. Мужчины выслушали ее с каменными лицами и поверили безоговорочно. Сообщив главное, Вика окончательно ушла в себя, отстранилась от происходящего, ища утешения в чем-то приятном. Однако неприятное то и дело всплывало само.
Ашор… Вика уже начинала осознавать его гибель. Понять, что она больше никогда его не увидит живым, сначала мешал страх за собственную жизнь, потом дикая усталость и боль, а расслабившись в осторожных и таких заботливых объятиях Громова, она впала в другую крайность: заключила, что все на этом и закончилось. Их с Симорским спасли, о них позаботятся, и самое сложное для нее сейчас – это объяснить Юре, почему она тут оказалась. Однако немного успокоившись и потрясшись в кузове вездехода, Вика стала замечать и другое. Например, что с погодой творится что-то жуткое, а прошлое не вернешь и терять друзей очень больно. У нее появилось время проникнуться ощущением непоправимой беды. Ее спокойная прострация сменилась внутренней бурей. Оставаясь внешне невозмутимой, она рыдала и кричала молча, кусая губы и сжимая кулаки. И лишь когда из глаз сами собой хлынули слезы, ей стало чуть легче дышать, она поняла, что не взорвётся от напряжения, не разлетится на тысячу кусков. Что она жива и, скорей всего, останется живой, а вот Ашор – мертв, и это непоправимо.